Яд. Тензо/Ирука

[Melemina]

Название: Яд.
Автор: Melemina
Бета: baba_gulka
Фендом: Naruto
Дисклеймер: Kishimoto
Пейринг: Tenzo|Iruka
Рейтинг: PG-15
Жанр: romance
Размер: ваншот
Статус: завершен
Размещение: запрещено
От автора: я извиняюсь перед заказчиком за столь низкий рейтинг, но так вышло.
Примечания:
Вакадзари - традиционное новогоднее украшение, сделанное из соломы.

Использованный в тексте перевод с японского песни Kogane no Hikari принадлежит мне.

Япония - единственная страна в мире, ненавидящая дельфинов по озвученным в фике причинам.

Написано для  Mor-Rigan

** *
В доме начали поскрипывать полы. На кухне они скрипели сухо, визгливо, в спальне пели мягкими глубокими голосами, в коридоре глухо потрескивали. Причиной был холодный ветер из окон, которые Тензо теперь забывал закрывать. Полы рассохлись, рамы стучали, в холодильнике давно уже не было никакой еды. Выходить на улицу не хотелось: Тензо берег себя, осознавая, что, пока яд не выйдет из организма, с ним может случиться что угодно. Медики пожали плечами – состав яда был неизвестен, обычные противоядия не помогали, новые смеси лишь усугубляли действие отравы. Ему сказали: борись, и он стал жить так, в доме с распахнутыми окнами, забывая о еде. Каждое утро к нему приходила юная девушка-медсестра, наскоро мерила давление, расспрашивала о самочувствии и, озабоченно нахмурив бровки, советовала больше двигаться, меньше спать… Бороться.
После ее ухода Тензо поднимался с футона и шел в ванную. Там он рассматривал свои пульсирующие расширенные зрачки, болезненно подрагивающие побелевшие губы. Умывался ледяной водой и до самой ночи бродил по дому, переставляя вещи с места на место. Вещей было немного, и только теперь Тензо заметил, что за все свои девятнадцать лет ничего особо и не нажил, несмотря на внушительную оплату за миссии.
Память теперь работала с перебоями. Иногда Тензо ловил себя на мысли, что точно знает: завтра ему исполнится тринадцать, и только отражение в зеркале позволяло избавиться от наваждения. Он прогонял эти наваждения только из страха потерять рассудок, но в глубине души считал, что было бы не так уж плохо проснуться тринадцатилетним.
Он точно знал – в прошлом, в далеком прошлом, было что-то важное. Но память подводила его все чаще, и теперь невозможно было определить, что же было хорошего в то время, когда миссии еще казались чем-то новым, волнующим.
Зеленый чай, заваренный несколько часов назад, настоялся так, что скулы сводило от горечи, ароматные листочки разбухли, заполнив чашку почти полностью. Коротать вечера за чаем – давняя привычка, превратившаяся в пытку. Глотать холодное вяжущее пойло было противно, но Тензо ничего не мог с собой поделать. Подняться и выплеснуть перестоявшийся чай не было сил, и он сидел за столом, мысленно ругая себя за безвольность, за бессилие, за то, что потихоньку сдается, за то, что никак не может найти для себя стимула бороться.
До того, как смазанный ядом сенбон противника пробил его форменную жилетку, Тензо не задумывался о том, зачем ему все это: зачем ему ждать новых заданий, зачем ему проникаться их важностью, отодвигая заботу о самом себе на задний план. Раньше он не задумывался о том, почему готов на любые жертвы ради того, чтобы притащить в Коноху истрепанный листок с подписью заказчика. Исполнено.
Теперь он начал понимать, что просто не хотел себя таким, какой он есть. Не хотел себя, девятнадцатилетнего, не знавшего иных желаний кроме как желания получить эту подпись… Исполнено.
Чай закончился. На самом дне коробочки лежали несколько жалких листочков, и Тензо плотно закрыл коробку крышкой, спрятал на самую дальнюю полку, вздохнул с облегчением. Наконец-то не нужно следовать ежедневному ритуалу, не нужно мучить себя, не нужно поступать так, как привык, как положено.
Он снова обошел дом, прислушиваясь к скрипам. Пение, скрежет, визг, треск. Что же было тогда, когда ему исполнилось тринадцать?
Ответа не было. Некоторое время Тензо стоял у раскрытого окна, глядя, как солнце старательно золотит глянцевитые стволы бамбука. А потом солнце закатилось куда-то во тьму, оставив Тензо наедине с собой.
При свете лунных отблесков на полированном боку маленького колокольчика, привязанного к раме, Тензо рассматривал свои руки. Под кожей перекрещивались, плелись пропитанные ядом вены. Колокольчик тревожно забился под порывом ветра, и вспомнилось…
…Это было в Новый Год. Тензо получил из резиденции увесистый конверт с данными по закрытым им в этому году миссиям, прочел разросшийся абзац с личными характеристиками, привычно смял и выбросил лист с заново распечатанной информацией по особенностям его генома: эта информация заставляла его испытывать странное озлобление. Боль от ощущения подмены жизни, личности, судьбы – самое малое, в чем он позволял себе признаваться. Дальше даже думать не хотелось.
Упаковав бумаги обратно в конверт, Тензо вспомнил о праздничных ритуалах, с трудом нашел где-то в шкафу пакетик, в котором хранил купленный чуть ли не с первых денег соломенный виток вакадзари. Его следовало повесить над дверью, и Тензо, не мудрствуя лукаво, точным движением пригвоздил вакадзари на положенное место кунаем. Получилось вполне мило: пробитый насквозь символ защиты от злых духов, символ приближающегося нового года. После пришли открытки. Разбирая яркие картонные картинки, Тензо читал имена поздравляющих, пытаясь вспомнить, с кем он где был и чем все закончилось.
Открытки были написаны по специальному вежливому образцу. Попалась парочка абсолютно одинаковых, видимо, покупались они оптом в каком-то магазинчике. Одну открытку Тензо все же отложил. Она выделялась изящным каллиграфическим женским почерком и написавшая ее выражала надежду на скорую романтическую встречу, впрочем, завуалировав это предложение так витиевато, что пришлось перечитывать текст несколько раз, чтобы окончательно убедиться в высказанном желании. Казалось, открытку написала подвыпившая фея.
Открытка была без подписи. Бросок в неизвестность. Тензо старательно перебрал в памяти всех знакомых ему девушек и обнаружил, что не может понять, которая из них могла бы проникнуться к нему нежными чувствами. Причина была проста: Тензо никогда не задумывался об этой стороне жизни. «Подарки» старейшин деревень выполнившим их заказ шиноби в счет не шли. Первый такой «подарок» достался Тензо, едва ему исполнилось пятнадцать. После недельной гонки по лесам он отсыпался в сыроватом гостиничном номере, горячий и дрожащий от бившей его лихорадки – следствия легкого, но болезненного ранения.
Девушка вошла почти неслышно, но шуршание шелкового кимоно выдало ее присутствие. Тензо открыл глаза, непонимающе посмотрел на нее, а она, развязав оби, скинула с плеч яркую легкую ткань и, оставшись абсолютно обнаженной, скользнула к нему в кровать, сразу же принявшись целовать и гладить его грудь и живот. От этого воспоминания до сих пор возникало чувство неприятного жжения в груди: девушка неловко сбила бинты, потекла кровь, боль мешала сосредоточиться.
Ему не хотелось отстранять ее, браться за перевязку: чувство неловкости и неправильности происходящего завело его в тупик, и пришлось терпеть ее скорые, опытные ласки, подчиниться ее ритму, кончить, вскрикнув скорее от боли, вызванной судорожным напряжением тела, чем от планируемого ей наслаждения.
Потом девушка, смеясь, сообщила ему, что он хорошо уложился в ее время, и что девственники попадаются ей нечасто, и за это ему отдельное спасибо…
Тензо не стал спрашивать, откуда она узнала о том, что такое произошло с ним впервые. Оставшись один, он первым делом сменил бинты и снова лег в пропахшую духами постель, но заснуть уже не мог. В тот день мимо него прошло что-то по-настоящему ценное, то, к чему осознанно или неосознанно стремятся все люди, и странное чувство обиды и злости на девушку, на ее профессионализм, раз и навсегда перекрыло желание искать нежности у женщин.
И все же Тензо оставил открытку. От нее веяло тем неуловимым, что ушло от него в пятнадцать лет, и от этого становилось хоть и грустно, но спокойно: еще одно подтверждение тому, что так и должно было быть.
Утром Тензо наблюдал за празднично одетыми людьми, спешащими в храм. Коноха наполнилась зимним солнцем, яркими красками, ароматом праздника, настоянного на морозном воздухе.
В то утро кто-то постучал в его дверь. Тензо помнил короткую вспышку удивления и прохладу маленького колокольчика в своих ладонях. На новой серебристой открытке аккуратным почерком было написано то, что никак не входило в рамки праздничного поздравления.
«Маленького колокольчика отблеск. На его гладкой поверхности розовато-золотой лучик лежит. Этот колокольчика света лучик ветер рождает, трогая. Шерстяная ночи тьма душит. Маленького колокольчика свет звенит. Только он живет. В твоей тьме».
- Мне понравилась песня. Хотя, конечно, мрачновато.
Тензо помнил улыбку и собственное тяжелое сердцебиение.
… Мучительно жить, теряя память. Так хочется к ней обратиться, узнать, кто же тогда, утром нового года, принес этот колокольчик и странные слова на поздравительной открытке? Тензо старательно закрыл окно, следя, чтобы выцветшая ленточка колокольчика не попала между рам. Полы все так же скрипели, вены все так же убивали мозг нефильтруемым ядом. Но Тензо немного успокоился: было же что-то хорошее… Вспомнить бы еще, кто был его источником…
Утром в комнату впорхнула та самая медсестра. Приветливо и чуть смущенно улыбаясь, присела рядом, быстрыми ласковыми движениями проверила пульс, вытащила из сумки маленькую коробочку.
- Вот, - сказала она. – Это витамины… Я знаю, что противоядия нет, но все-таки, можно поддержать организм… Вы хорошо питаетесь?
- Отлично, - ответил Тензо, рассматривая ее.
Короткие светлые кудряшки, полудетское розовое личико. Девочка.
- Главное – бороться, - убежденно продолжила медсестра. – Подумайте о чем-нибудь хорошем, вспомните своих друзей… любимую. – Девушка покраснела еще больше.
- Я уже почти ничего не помню, - сказал Тензо.
- Я знаю, - девушка расправила на коленях легкую юбку. – Оно убивает мозг… По клеткам. Но все же… Постарайтесь!
- Ладно, - улыбнулся Тензо, - постараюсь.
После ее ухода Тензо долго рассматривал свое отражение в зеркале. Губы теперь стали почти синими, кислорода не хватало, но он так притерпелся к постоянной боли, что уже не обращал на нее внимания. Яд, убивающий клетки мозга. Интересно, когда он доберется до той клетки, в которую вписаны слова странной песни и прохлада маленького праздничного колокольчика? А еще интереснее – что будет после этого?
На кухонном столе стояла неизвестно откуда взявшаяся коробочка бэнто. Стандартный набор: рис, маринованные овощи, тонкие пласты рыбы.
Тензо, поразмыслив над неожиданным подарком, сел за стол. Есть не хотелось совершенно. Странное ощущение: одна из полностью ликвидированных ядом потребностей организма, сигнализировала о скором конце, но Тензо это мало тревожило. Теперь у него было развлечение и цель – извлечь из своей памяти все самое важное, самое ценное и успеть переосмыслить и снова пережить прошлое прежде, чем оно исчезнет навсегда.
Вид розовых аппетитных кусочков рыбы вдруг заставил сработать что-то в умирающем мозгу. Яркая вспышка принесла с собой слабый запах соли и влажного ветра, запах высушенных солнцем водорослей. Вслед за запахами пришла картинка, наполнилась объемом, обросла звуками. Тугой скрип песка под ногами, тепло на обнаженных плечах, пенно-зеленые волны, лениво набегающие на берег. Мелкий, почти белый песок заляпан кровью. Крови так много, что местами она даже не успела впитаться, и так и стоит в ямках густыми лужицами. На песке лежат распоротые вдоль тяжелые тела дельфинов. В круглых синеватых глазах млеет последняя агония, гладкая кожа ранена острыми песчинками. Дельфины. Они валялись повсюду, мертвые и умирающие, и острый запах крови перебивал запах морского ветра.
Возле одного из тел на корточках сидит знакомый парнишка, положив ладонь на подрагивающую высыхающую спину дельфина.
Тринадцать лет, Тензо. Тебе тогда было тринадцать лет.
- Зачем их так?
Парнишка поднял голову, щурясь от яркого солнечного света:
- Рыбацкое селение, - сказал он. - Дельфины – главные конкуренты рыбакам. Страна, почти целиком зависящая от рыбного промысла, не может позволить животным отнимать у нее пищу. Все обоснованно.
- Вот как… - Тензо присел рядом. – Обоснованно, говоришь?
- Вполне, - серьезно ответил парень. – Восемьдесят процентов пищевых ресурсов приходятся на…
- Тебе бы в Академии работать, - перебил его Тензо. – Проценты-ресурсы… Тебе тоже его жалко? – помолчав, спросил он.
- Да, - ответил парень и провел рукой по гладкому дельфиньему боку. – Очень жалко.
Это медленное скользящее движение, сочувственное и ласковое, заставило Тензо вздрогнуть. Присмотревшись к собеседнику, он увидел темные спокойные глаза под слепящим блеском хитай-ате, отметил плавную красивую линию губ, его уверенную позу, линию бедра, округлость плотно стоящего на песке колена.
Сладкое волнующее смятение сорвало Тензо с места.
- Увидимся, - грубовато буркнул он и пошел прочь, боясь оглянуться и окончательно осознать то, чего ему захотелось сейчас, здесь, на берегу ленивого безмятежного моря.
И опять: кто же это был?
Тензо закрыл коробочку с бэнто, поставил ее в пустой холодильник. Кто же был тот парень? Если бы не эта шлюха, которая за полчаса стерла детское еще понимание и ощущение любви, может, чуть позже удалось бы…
Целый день Тензо искал ту самую открытку. Это элементарное, на первый взгляд, действо, потребовало от него максимальной концентрации. Ежеминутно забывалось, что он ищет, зачем он ищет, где уже искал, а где еще нет. Пришлось написать на обрывке бумаги слово «открытка» и ходить по дому с ним, постоянно сверяясь с написанным, иначе поиски превращались в страшное блуждание по пустоте. Мысли теперь не имели направления, они скользили по поверхности сознания, как вода по коже дельфина, и едва удавалось поймать их странную, запутанную суть.
Остановившись перед очередной полкой, Тензо обессилено опустился на пол. Он не мог понять, искал он здесь или еще нет, не мог заставить себя упорядочить свои действия. Боль стала острее, теперь она проникла в легкие, сдавила спазмом горло. Кончики пальцев начали холодеть, и Тензо старательно тер их об штаны, пытаясь восстановить кровообращение.
Ночь ударила в окна черным шквалом. Она наступила так стремительно, что от дня не осталось и следа: Тензо его не помнил.
Открытый шкаф все так же оставался непреодолимым препятствием: полки, полки, полки… От них мутилось в голове и сбивалось дыхание. На них стояло слишком много предметов, их было слишком много.
Тензо еще раз посмотрел на зажатый в руке обрывок бумаги, поднялся и пошарил наугад. Под пальцами хрустнул, сминаясь, картонный прямоугольничек, соскользнул с полки и серебристой снежной бабочкой плавно опустился на пол.
«Маленького колокольчика отблеск…»
«Только он живет. В твоей тьме».
Полы скрипели протяжно, долгим стоном, ветер трогал висящий на рамах окна колокольчик. Тензо улегся на футон, сжимая в руках открытку. Холода он не чувствовал, но чувствовал жалость к самому себе. Упущенным было все. Память. Человек, который разбудил в нем теплое чувство. Человек, который написал эти слова на новогодней открытке. Человек, поселивший в его доме мелодичный звон и согревающий отблеск колокольчика.
Все это осталось позади, стало размытым, нечетким, гибельным. Сожранные ядом маленькие счастливые моменты, которым раньше не придавал никакого значения.
Подмененная чужим геномом судьба и жизнь, из-за обиды на которую просмотрел свою ошибку. Не было подмены, не было чужой судьбы, была своя собственная, настоящая, которую так презрительно считал ложью. Жил взаймы, уверенный в том, что нечего искать и осознавать путь, вложенный в тебя против твоей воли.
Тензо перевернулся на спину. Потолок над ним плыл, покачиваясь, как плот на волнах.
А потом в темноте будто бы лопнула яркая трубочка калейдоскопа, рассыпав цветные стеклышки памяти, разбросав их по медленным ленивым минутам угасания.
У него действительно карие спокойные глаза. Доброжелательный интерес, сменяющийся искорками запрятанной глубоко улыбки.
Он действительно теперь работает в Академии… И его по-прежнему интересно слушать.
Он действительно принес тогда утром этот колокольчик и улыбнулся, словно извиняясь за текст, написанный на открытке.
Он действительно был единственным отблеском в этой шерстяной тьме.
Неумолимые минуты унесли с собой последние осколки памяти, и Тензо закрыл глаза, оставшись совершенно один в своей пустоте.
Когда из этой пустоты внезапно выткались теплые прикосновения, он не удивился. Не было сил удивляться, не было больше возможности вспомнить и обдумать. Существовало только короткое «сейчас», наполнившееся звуком чужого дыхания и отчетливо различимым стуком чужого сердца.
Боль струилась по телу настойчиво, жарко, но легко угасала под ласковыми поглаживаниями. Тензо, не открывая глаз, мысленно отмечал их путь. Плечи, грудь, живот, шея, губы. На губах касания замедлились, словно оберегая их чувствительную тонкую кожу, а потом сменились мягкой влажной лаской.
Тензо приподнял руку, пытаясь сориентироваться в темноте, натолкнулся на изгиб сильного плеча, и крепко сжал пальцы, боясь потерять ощущение живого тела под руками.
В ответ прижавшиеся к его губам губы приоткрылись, и Тензо скорее угадал, чем услышал короткое: «я не уйду».
- Не уходи, - запоздало проговорил Тензо.
Он потянулся за теплом, боясь, что предоставленная ему возможность хоть раз в жизни поступить сообразно только своим желаниям, окажется иллюзией.
Но иллюзией оказалась недавняя пустота, а реальностью – быстрый успокаивающий шепот, жаркие короткие поцелуи, судорожные ласки, пропитанные давно сдерживаемым желанием: самые острые, самые чувственные.
Тензо пытался стать нежным, зная, что нежность – спутник любви, - но не мог. Слишком настойчиво, слишком ясно встала перед ним неразрешимая проблема утекающего времени, и слишком многое толкало его на отчаянную попытку запомниться, остаться в чужой памяти навсегда. Ему хотелось оставить шрамы, раны, оставить то, что окажется неизгладимым отпечатком прошлого, поэтому он кусал податливые губы, оставлял алые отметины на обнажившихся под разорванной тканью водолазки плечах. Он смог приподняться и прижать своим телом желанное тело. Поняв, что сил на это уже не хватает, он обреченно лег, проводя кончиками пальцев по вздрагивающим бокам.
- В последний раз – все и сразу? – спросил его хрипловатый приглушенный голос. – Не надо. Потом… когда яд отступит, я буду смелее, и все будет по-другому.
Он стал необходимой частью тела самого Тензо. Раньше он не знал, что в его руках должна быть тяжесть чужого тела, но, почувствовав его вес, понял – нужно жить так. Лаская языком твердый изгиб ключицы, знал – так должно было быть. Прижимаясь щекой к вздрагивающему теплому животу, знал – это важно.
Нельзя вменять в вину жизни разнообразие возможностей, но можно винить себя за то, что их упустил. Каждую. И вернуть их можно только так – погибшей памятью, инстинктивным, животным осознанием близости. Неизвестно, кто сейчас рядом, не вспомнить, что было раньше, но судьба ведет руку, диктуя свои капризы, и точно знаешь: хорошо. По-настоящему хорошо. Что-то внутри успокоилось и остановилось.
Уверенным движением Тензо приподнял разведенные колени, шепнул севшим голосом:
- Почему не раньше…
Вместо ответа он услышал терпкий, протяжный стон и затаил дыхание, чувствуя, как головка его напряженного члена медленно раздвигает кольцо сопротивляющихся мышц. В темноте белело изогнувшееся под ним тело, из-под полуопущенных ресниц темнел знакомый с детства взгляд.
В следующие минуты Тензо пытался вспомнить, как называется то, что сблизило их обоих, но не мог. Ему остались лишь инстинкты, покрытые толстой пеленой каких-то смятенных, болезненных чувств, названия которых он вспомнить тоже не мог. Он знал одно: пока он не один, пока он может срывать стоны с губ, чей рисунок запомнил давным–давно, - он жив, и будет жить дальше, оставив воспоминания яду, освободив будущее для себя.
Ему приходилось наклоняться, чтобы найти отзывчивые теплые губы, но боль больше не преследовала каждое его движение, и движения, ставшие необходимостью, размашистые, глубокие, утверждали его право на будущее.
Кем бы он ни был. Кем бы он ни забылся.
А потом он отстранился, дыша тяжело, навзрыд и прижался к чужому ласковому телу, ощущая животом пульсацию крепкого, твердого члена и влажное тепло, струйками прокатившееся по животу.
** *
Весна сдала свои позиции. Скинула легкий кружевной узор, отдала лету право запахнуться в зеленое боа яркой листвы. Возле Академии солнечные пятна вели извечную свою игру в кошки-мышки.
Тензо стоял, облокотившись на низенькую кованую ограду, и провожал взглядом выбегающих из здания учеников. Теперь он доверял своей интуиции и верил в судьбу – свою, а не в искусственно привитую судьбу другого человека. Интуиция привела его к Академии и заставила ждать возле металлической ограды.
Он долго стоял неподвижно, а потом выпрямился, встретив взгляд спокойных темных глаз.
- Мы ведь знакомы, - утвердительно сказал он, перегораживая дорогу Ируке.
- Да, - сразу же ответил тот. – У нас когда-то была общая миссия… Еще в детстве.
- А колокольчик?
- Просто новогодний подарок, - улыбнулся Ирука.
У него действительно карие спокойные глаза. Доброжелательный интерес, сменяющийся искорками запрятанной глубоко улыбки.
Он действительно теперь работает в Академии…
Он действительно принес тогда утром этот колокольчик и улыбнулся, словно извиняясь за текст, написанный на открытке.
Он действительно стал единственным отблеском в этой шерстяной тьме.

@темы: Ирука, Тензо/Ирука, Тензо, фанфикшен, романс

Comments

[Nastufka]

Красиво)) мне последняя строчка понравилась))