[Laora]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Ревностная верность.

[Laora]

Название: Ревностная верность
Автор: Laora
Бета: patlatanata
Фандом: Naruto
Дисклеймер: Kishimoto
Пейринг: Киба/Наруто основной
Рейтинг: PG-13
Жанр: флаффный юмор, полагаю
Размер: mini
Предупреждения: ООС, AU
Размещение: с этой шапкой и высланной мне ссылкой
Саммари: Наруто определяется, с кем ему встречаться.
От автора: Фик написан после ознакомления с данным артом:


Киба проснулся от размеренного бормотания.
- Саске, Недзи, Гаара... – в странном ритме повторял его друг детства и по совместительству сосед по квартире, Узумаки Наруто. – Саске, Недзи, Гаара... Гаара, Саске, Недзи... Недзи, Гаара, Саске... Саске, Недзи или Гаара?
При этом он что-то сосредоточенно чертил в блокноте. Сравнительную характеристику, видимо.
- Какого черта ты там бормочешь? – предельно вежливо осведомился Киба. – Спать из-за тебя, между прочим, невозможно.
Наруто посмотрел косо:
- Да вот, вычисляю...
- Что вычисляешь? – Киба приоткрыл один глаз. – И когда заткнешься?
- Не раньше, чем приду к разумному компромиссу, - подумав, выдал Наруто.
- Да в чем проблема-то? – Киба блаженно потянулся, уже предчувствуя то, что придется вставать.
- Понимаешь, тут такое дело, - начал Наруто с непривычно серьезной физиономией, - девушки меня обходят стороной, уж не знаю, к лучшему это или к худшему... зато от парней отбоя нет. Саске под предлогом бесплатного репетиторства к себе домой заманивает – приходил я к нему как-то, больше не пойду. Он меня чуть там не изнасиловал. Недзи предлагает персональные курсы вождения, притом в программу входят обязательные поцелуи в щечку. Правда, насчет него я до конца не уверен, может, он просто принюхивался... Хотя зачем – опять-таки неясно. А Гаара так и вовсе похлопывает по плечу каждые пять минут... подозрительно.
- И? – Киба кивнул с поощрением.
- И я решил выбрать одного из них, - со вздохом признался Наруто. – Чтобы остальные отцепились. Вот, сейчас разбираюсь, кто мне больше подходит.
- Разобрался? – уточнил Киба, почесывая переносицу.
Наруто вздохнул:
- А хрен его знает. Саске засранец последний, ничего общего с ним иметь не хочу. Если бы мы с тобой на карате не ходили, думаю, я бы расстался с анальной девственностью еще пару дней назад. Недзи... представляю, как я его шокирую, если соглашусь с ним встречаться, а окажется, что он все-таки принюхивался.
- Принюхиваться – это не по его части, - насмешливо уточнил Киба.
- Ага, - Наруто отстраненно кивнул. – Ну и Гаара... мне кажется, он заранее уверен, что ему ничего не обломится. И, если обломится-таки... Боюсь не соответствовать. Да и потом... они все такие знатные, богатые, красивые. Аж страшно.
- А я думал, ты ничего не боишься, - заметил Киба. – Кто-то у нас тут вроде тоже собирался стать богатым и знаменитым. Красота-то уже при нем. При тебе.
Наруто недоверчиво посмотрел на Кибу.
- Ты что сейчас сказал?!
- Что ты красивый, - хмыкнул тот. – Ну, поуродливее меня будешь, конечно. И нравишься не супердевочкам, как я, а каким-то напыщенным ублюдкам...
- Гаара не ублюдок, - возмутился Наруто. – И не такой уж он напыщенный.
- Но встречаться с ним ты не станешь, - справедливо заметил Киба. – И знаешь, почему? Не из-за него. И не из-за того, что чего-то боишься. Просто он тебе не нужен. Тебе никто не нужен. Ты слишком сильный для того, чтобы в ком-то нуждаться. Это и есть твоя слабость.
- Иди ты, - надулся Наруто.
- Пойду, - согласился Киба. Широко зевнул – и направился в ванную.
В отличие от друга детства, он не заморачивался ничем, кроме насущных проблем, и ни к чему не относился всерьез.
Может, потому они все еще дружили.
***
- Киба, - сказал Наруто на следующий день, - научи меня целоваться.
Киба вытаращился на Наруто так, что тот смутился:
- Ну, а что такого...
- Пусть тебя Саске научит, - буркнул Киба, отворачиваясь и понимая, что с этим придурком каши не сваришь. – С ним ты все равно встречаться не станешь, так что никто не мешает тебе практиковаться вдоволь.
- Да тут такое дело, - Наруто задумчиво прикусил соломинку, через которую пил сок из стакана, - Саске в больницу угодил. Кто-то ему челюсть свернул вчера... И половину ребер переломал. Шпана, наверное, какая-нибудь в подворотне напала. Неудивительно – он такая задница... Думаю, многие давно хотели вправить ему мозги.
- Челюсть свернули? Ай-яй-яй, - Киба покивал с умным видом. – Да, теперь он тебе помочь в освоении поцелуев не сможет. Даже при условии, что ты придешь его навещать.
- Не пойду я, - возмутился Наруто, - еще чего! Мне он и так знаешь сколько крови попортил?! Клеился ко мне все время, а девчонки, которые за ним бегали, считали, что это, наоборот, я к нему липну. Я от них по полной огребал, клей на стуле – еще мелочи.
Киба вспомнил знаменательный день, когда Наруто приперся в их съемную квартирку, волоча за собой стул, и с шутками и прибаутками вылез из штанов, которые так и не удалось оторвать от сиденья. Тогда он сказал, что сам сел на тюбик с клеем. Киба, конечно, ему не поверил, но спрашивать ничего не стал. Это было не в его характере.
- Так что, - Наруто посмотрел Кибе в глаза, - целоваться научишь? Я тут вроде определился, что с Гаарой встречаться буду, а его пугать своей вопиющей неопытностью не хочу...
Кибе очень хотелось сказать: «Тренируйся на кошках, их хотя бы не жалко», но он подумал, что Наруто еще, чего доброго, последует совету, и с тяжелым сердцем велел:
- Топай сюда.
Наруто отставил сок и с неожиданной прытью двинулся к Кибе; глянул посерьезневшими глазами, опустился на диван рядом. Устроившись поудобнее, поинтересовался:
- Ну?
- Гну, - в тон ему ответил Киба. – Не боишься, что я тебе чего-нибудь откушу?
- Что именно? – без намека на страх осведомился Наруто.
- Язык, например. Мы же поцелуем решили ограничиться, если я правильно понял. Так что другие варианты отпадают.
- Не откусишь, - уверенно заявил Наруто. – Тебе тогда трепаться будет не с кем. А ты это дело любишь. Вон, какую демагогию развел из-за одного поце...
В следующее мгновение Наруто был бесцеремоннейшим образом заткнут. Откусывать язык другу детства Киба не стал – авось еще пригодится, хотя бы на Гаару этого орать, – но рот поцелуем запечатал.
Он понял, что увлекся, только когда Наруто начал вырываться. Вырывался он грамотно – занятия карате не прошли даром, – но освободиться сумел лишь тогда, когда сам Киба соизволил его отпустить.
Вид у Наруто был еще тот – тяжело дышащий, взъерошенный, с чуть припухшими губами, Узумаки напоминал жертву лихорадки. В одежде друга Кибы также наблюдался некоторый беспорядок.
Но самое удивительное заключалось в том, что при всем этом Наруто улыбался, как влюбленный идиот.
Киба посмотрел на него с некоторой опаской – уж не повредился ли его друг в уме?
Поспешив доказать, что отсутствующему уму повредить невозможно, Наруто задал неподражаемо глупый вопрос:
- С парнями всегда... так?
- Откуда мне знать, - огрызнулся Киба. – Ты первый парень, которого я поцеловал. И, надеюсь, последний!
Наруто уставился на Кибу с веселым недоумением:
- Так это у тебя тоже первый поцелуй?
- Что значит – «тоже»? Ты раньше ни с кем не целовался? – Киба был поражен до глубины души.
- Ага, - Наруто счастливо кивнул. Он выглядел до неприличия довольным, сияя, как начищенный чайник.
«Хорошо хоть не начищенным чайником, - мельком подумал Киба. – А ведь почти нарвался с этим Учихой... Вечно он лезет в неприятности».
- А у тебя? – не отставал Наруто.
- У меня девушки, - Киба нахмурился. – Те самые, которым ты якобы не нравишься.
- Тебя все-таки волнует, что я собираюсь встречаться с парнями? – сделал парадоксальный вывод Наруто.
- Ничего меня не волнует, - отрезал Киба. – Можешь хоть с кактусом встречаться. Я не твоя мамочка, в конце концов... Слушай, поделись соком.
Наруто поперхнулся:
- Ка-каким еще соком?
- Апельсиновым, - Киба выразительно облизнулся, взглядом указывая на стакан. – Мой любимый.
***
- Представляешь, - сообщил Наруто через день, - Гаара пошел навещать Саске.
Киба, как раз выискивающий в Интернете адрес питомника, искоса посмотрел на друга.
- Он и меня туда затащил, - добавил Наруто. – Ну, почти. Начал впаривать про дружбу и то, что я сам должен знать, как помочь другу, который попал в беду... Глядь – а мы уже в больнице. В палату к Саске я, ясное дело, не пошел, тогда Гаара туда без меня завалился. Я его битых два часа прождал. Потом все-таки в палату заглянул. И знаешь, что увидел? Представь себе: сидит Гаара на краешке Учиховской кровати и эдак вдохновенно страдает. Дескать, как я мог позволить тебя избить, почему не уберег...
- Не представляю, - признался Киба.
- Вот-вот, - Наруто продолжил: - Саске зыркает зло, а сказать ничего не может! Сломанная челюсть – надежнейший кляп; и уйти он не в состоянии. Лежит, слушает. Судя по взгляду – вконец озверел. Я тогда подумал – наконец-то мечта Гаары осуществилась. Немой и обездвиженный Учиха – это ж идеал. Не препирается, не смывается, не таскается за всякими вроде меня, которых на благонадежность проверять упаришься... а толпы посетительниц Гаара от него живо отвадит. В общем, совет им да любовь!
Выражение лица Наруто говорило о вселенском счастье.
Киба обреченно посмотрел на отысканный адрес питомника, отображаемый «Оперой» - и щелкнул мышкой по крестику в верхнем правом углу монитора.
- Ты не всякий, - уточнил дотошно.
Наруто подошел ближе, поверх плеча Кибы глянул на рабочий стол. Спросил:
- Слушай, а почему ты ни с одной из своих супердевочек не встречаешься постоянно?
- Ну, - Киба даже не задумался над вопросом, не то что над тем, почему Наруто интересуется его личной жизнью, - во-первых, я собираюсь завести собаку. А и собака, и девушка – это слишком. Ну, разве что речь идет об идеальной девушке.
- Это какой – идеальной? – осведомился Наруто.
- Милая скромная брюнетка со светлыми глазами, - начал перечислять Киба. – Мало говорит, много действует, мало вредничает, много улыбается, не лезет в бутылку по каждому поводу, но при этом имеет свое мнение.
- Киба, - сказал Наруто, - ты ее так описываешь, будто уже видел.
- Во сне, - согласился Киба. – Каждую ночь. А она утверждала, что ей нравишься ты.
- Правда?
- Ага.
- Я вот что подумал... – задумчиво сказал Наруто. – Эта твоя идеальная девушка очень смахивает на женский вариант Недзи. Внешность, неразговорчивость и своя точка зрения так вообще стопроцентно совпадают...
- Да, она на него похожа, - неохотно согласился Киба.
- Ну, поскольку идеал – штука сомнительная, а ты с парнями встречаться не желаешь, присмотрюсь-ка я к Недзи повнимательнее, - решил Наруто.
- Можешь не сообщать мне о таких подробностях, - фыркнул Киба.
Наруто посмотрел на него сверху вниз и зачем-то добавил:
- Да, кстати... я ничего не имею против собак.
***
- Я видел идеальную женщину, - сказал Наруто следующим вечером. Вид у него был счастливо-изумленный, как у просветленного.
- Поздравляю, - хмыкнул Киба, - тебе наконец-то начали сниться эротические сны.
- Заткнись, - Наруто махнул на него рукой, - тебе не понять! У Недзи, оказывается, есть какая-то родственница, не очень близкая. Он на ней жениться собирается, а она ему ставит странные условия вроде приобретения какого-то специфического одеколона с апельсиновым запахом. Потому он ко мне и принюхивался. Спросить название парфюма постеснялся, понимаете ли. А сегодня я их вместе видел. Красивая пара. Они так похожи...
- У них еще и запахи почти идентичные, - согласился Киба.
Наруто хлопнул ресницами. Киба понял, что сболтнул лишнего, и, буркнув что-то вроде: «мне еще собаку из питомника забирать», поспешил смыться.
Собака оказалась – загляденье. Большой белый волкодав. То, что надо.
Пес принял Кибу сразу же после того, как обнюхал. Можно сказать, они нашли друг друга.
- Будешь защищать, - втолковывал Киба собаке по дороге домой. – Ты ведь не из пугливых, Акамару?
Свежепоименованный пес смотрел умными глазами и разве что не кивал в ответ. Впечатление пугливого он и впрямь не производил.
До тех пор, пока они с Кибой не вошли в квартиру, содержащую разъяренного Наруто.
Друг был страшен в гневе; Кибе самому стало не по себе. Он подумал, что недооценил умственные способности Наруто, распотрошившего таки его тайник.
- Что это?! – гневно вопрошал друг у Кибы, тыкая пальцем в груду бумаг на диване. – Откуда у тебя снимки Гаары, подглядывающего за Саске?! И эта фотография, - Наруто швырнул ее Кибе прямиком в лицо, - на ней ты, Недзи и его родственница! Причем он пялится на тебя так, будто прибить готов!
- Мы с ней дружили в школе, - не стал отпираться Киба. Заслонил собой заворчавшего Акамару. – Но она тогда уже встречалась с ним. Понятное дело, ему наша дружба не нравилась.
- Мне она тоже не нравится, - высказался Наруто; похоже, он понемногу успокаивался. Кризисный момент миновал. – Но еще больше мне не нравится другое! Ты с самого начала решил отделать Учиху, зная, что влюбленный Гаара тут же помчится в больницу, - кивнул на бумажки, разбросанные по дивану. – И то, что родственница Недзи появилась у нас в колледже именно сегодня... это ведь твоих рук дело. Ты с ней договорился!
- Ну и что? – невозмутимо поинтересовался Киба.
- Ты правда думал, что я буду встречаться с кем-то из них? – Наруто смотрел на друга с видом оскорбленной невинности. – Я же...
- Ты придурок, - перебил Киба. – Кто знает, как этот псих Учиха отомстил бы тебе за уязвленное самолюбие... Я решил подстраховаться.
Наруто задохнулся от возмущения.
- Мне не нужна защита! Я вполне способен справиться со всякими... Учихами и без... друзей! – он собирался сказать что-то еще, но Киба не дал ему этого сделать, использовав уже проверенный способ – поцелуй.
Акамару в прихожей низко, удовлетворенно зарычал. Ему хватило такта не ломиться в дверь комнаты, которую Киба захлопнул, одновременно прикусывая нижнюю губу Наруто.
- Ты... соком... на этот раз не отговоришься, - пообещал Узумаки, когда они наконец оторвались друг от друга.
- Я не отговаривался, - возразил Киба. – Я его и правда люблю.
- Любишь, значит, - прищурился Наруто.
- Да, - Киба кивнул. – Знаешь, какая вторая причина того, что я ни с кем постоянно не встречаюсь?
- При... чина? – выдохнул Наруто; Киба как раз повалил его на диван, к дьяволу сметя ненужные фотографии. Сопротивляться Узумаки даже не думал.
- Верность, - пояснил Киба. Уточнять, кому, не стал. И так было понятно.
В тот день они больше не говорили – во всяком случае, связно.
А на следующее утро Киба, как и полагается, выгуливал Акамару.
Он не думал о том, что Саске выписывается через месяц, и за это время надо скооперироваться с Гаарой, дабы обезопасить навязчивого Учиху раз и навсегда.
Не думал, что неплохо бы встретиться с Хинатой, познакомить ее с Акамару... ведь именно благодаря ее детской влюбленности Киба в свое время подружился с Наруто.
Не думал, что нужно еще завершить акцию по отучению Узумаки от лапши быстрого приготовления, а то отравится как-то ненароком; пусть уж лучше мясо с кровью ест.
Сейчас Киба полагал актуальным только один вопрос: будет ли материть его проснувшийся Наруто и, если будет, то как долго.
Акамару рядом звонко гавкнул, радуясь утру и солнцу. Киба взглянул на него – и неожиданно рассмеялся.

@темы: Киба, арт, юмор; стеб, Наруто, фанфикшен, романс

---

Опора.

[Laora]

Название: Опора
Автор:  Laora
Бета: Nnatta
Фандом: Naruto
Дисклеймер: Kishimoto
Пейринг: Shino/Kiba
Рейтинг: PG
Жанр: виньетка
Размер: mini
Размещение: с этой шапкой и высланной мне ссылкой
Саммари: В опоре нуждается каждый.

- Сино, - сказал Киба, - свали по-хорошему.
- Не знаю слова я такого, - проговорил Сино напевно-серьезно.
- Какого, «по-хорошему»? – осведомился Киба. – Сказано ж тебе – свали. И без тебя хреново.
- Дерьмо что жизнь ты лишь не говори, - продекламировал Сино, - ведь завтра пожалеешь.
- О дерьме не жалеют, - Киба развернулся, уткнулся носом товарищу в шею. Вышло естественно и на удивление удобно; Киба не уставал изумляться тому, как непринужденно чувствует себя рядом с сокомандником. – Разве что мухи, которые на него слетаются.
- Мухи – на мед, - возразил Сино. – На пот…
Киба согласно наклонил голову; помыться и впрямь не мешало бы. Миссия выдалась не из легких, думать о личной гигиене было особенно некогда; даже у Акамару шерсть потемнела и слиплась. От грязи, от… крови.
Больше всего Кибе сейчас хотелось забиться в уголок потемнее, зализать раны и отоспаться. Меньше всего – общаться с кем-то, кто знает его как облупленного. С Сино, например, хотя вряд ли то, что происходило между ними на протяжении всех этих лет, можно было назвать «общением» в привычном смысле этого слова.
- Хината спрашивала о тебе, - сказал Сино. – Волнуется за нас.
Акамару вздохнул. Киба вздохнул в унисон.
Хината была единственной, кто знал. Она как-то застала их, невовремя активировав бьякуган. То, что сокомандница теперь краснеет гораздо чаще, особенно когда видит своих товарищей в критической близости друг от друга, первым заметил Сино. Для Кибы Хината пахла все так же свежо и маняще – не оторваться. Никаких изменений в ней он не почувствовал.
А Сино сразу спросил, блеснув стеклами очков:
- Давно знаешь?
И Хината, растерянная, смущенная, рассказала сама.
- Я... за дерево... а там... вы. Вместе, - она сглотнула и неожиданно улыбнулась. – Я за вас... рада.
Конечно, рада, кто бы сомневался. У такой светлой и невинной девушки, как Хината, и мысли не возникло о том, что грязно, извращенно и не подобает. Хината подумала – любовь. А в наивно-девичьем понимании вопроса это чувство способно преодолеть любую преграду... даже такую, как идентичный пол «влюбленных».
- Она ангел, - сказал Киба потом.
- Для тебя хороша она слишком, - Сино с легкостью читал его мысли. – Ее ты хочешь веселить и сил ей придавать. А для того их нужно где-то брать.
Акамару, безошибочно чувствовавший и проявлявший эмоции хозяина, опустил голову. Дружелюбная обычно морда выражала вселенскую тоску.
- Молчал бы, - огрызнулся Киба. – Сам вообще не человек.
Это была правда. Человеком от Сино не пахло, впрочем, как и от многих синоби.
От Сино пахло жуками. Теми самыми, которые вечно мешались Кибе днем, вечером, ночью, утром – словом, в любое время, когда он норовил подобраться к напарнику поближе, пока никто не видит, и цапнуть его... ну, например, за ухо. Прихватить игриво зубами...
Еще проклятые жуки успешно вывели всех блох Акамару и с недавних пор обнаруживались в самых непредвиденных местах. Киба, морщась, вытаскивал их из-за пазухи, с воплями и ругательствами вылавливал в собственных штанах, пытаясь гневными тирадами образумить «этого озабоченного насекомовода», но давить подопечных Сино не решался. Отпускал на волю, чтобы минуту спустя снова отражать нападение на свои штаны и горько сетовать на отсутствие миссий.
В конце концов, жуки были частью Сино.
Наверное, это был психоз или что-то вроде, но с течением времени Кибе все чаще казалось, будто Сино, в свою очередь, – часть него.
Акамару смотрел грустно и понимающе, но на Луну, как и подобает вышколенному псу, не выл, а Киба возвращался после миссий, на которых их команду дробили, как хотели, – выпитый. Обессиленный, будто и впрямь был слишком долго оторван от важной части себя.
Хината думала – любовь. Куренай-сенсэй, в свое время вымотанная яростной враждой учеников, не определившихся с «отношениями в стае», считала: ненависть.
На самом деле все было проще.
Каждому, будь он хоть сто раз синоби и тысячу – не-человек, требуется на кого-то опереться.
И рано или поздно перестанешь различать, где начинается «опора» и заканчивается собственная рука.
- Жизнь – дерьмо, - все-таки заключил Киба. Акамару мечтательно прищурился. – Какого хрена я с тобой связался, не подскажешь?..
- От тебя псиной воняет, - ровным голосом сообщил Сино. Отстранился: – Идем.
Позже, зайдя в квартиру, где они с Сино и Акамару теперь проживали, Киба блаженно выдохнул:
- Я дома.

@темы: Киба, Шино, Шино/Киба, фанфикшен

---

Протянутая рука.

[Laora]

Название: Протянутая рука
Автор:  Laora
Фандом: Naruto
Персонажи: Шикамару/Саске
Тип: слэш
Рейтинг: R
Размер: мини, 1871 слово
Жанр: драма
Посвящение: для katsougi
Предупреждения: ООС, модерн-AU, даб-кон, элементы BDSM, это все не то, чем кажется; прямой связи нет, но в начале был фик Звездная натура : )
Саммари: Избыток пустоты.

В наших отношениях слишком много пустоты, думает Саске иногда.
Он не уверен, если честно, что это можно назвать отношениями, но другое слово ранит, а Саске не привык к боли. По ночам он сидит на кровати, подтянув колени к груди, и не спит: круги под глазами, остатки былой привлекательности.
Сериал «Наруто» больше в нем не нуждается. На роль пригласили какого-то нового, и он не так плох, Саске видел — бледный, черноволосый, даже лицо похоже, только выражение этого лица совсем другое. Другая энергетика.
Этот слушает с улыбкой, и скрытая истерика не заставляет глаза сверкать ярче, а слова звучать с ледяной яростью. Этот говорит ровно и решительно; девушки-фанатки уже обожают его не меньше, чем Саске когда-то. У них даже имена похожи, у Саске и этого — одинаковый первый слог. Не так-то сложно заменить на плакатах, с которыми фанаты, бывало, являлись на конференции по «Наруто», те самые, где принято обсуждать идиотские темы вроде «Повторяющаяся схема отрицания и признания в сериале», «Бои, основанные на хитрости: Вселенная ниндзя», «Передача чувств посредством языка внутреннего мира» и «Учиха Саске — модель главной героини».
Теперь Саске не герой и даже не героиня — он остался за бортом, и дело не в повторяющихся раз за разом нервных срывах на съемочной площадке. Срывы съемочная группа терпела — может, из-за таланта Саске и его умения шикарно выглядеть, но, скорее, благодаря деньгам и репутации семейства, из которого он происходит.
Дело в том, что Саске стал забывать.
Это началось полгода назад — незначительные ускользающие детали. Каждый человек время от времени что-то забывает: какую песню хотел послушать, о чем собирался сказать, куда поставил машину. Нечего беспокоиться.
Саске всегда казалось, будто его мозг похож на компьютер: все излишнее можно попросту стереть. Он пользовался этой способностью со школы, чтобы на уроках запоминать только самое нужное.
Позже она пригодилась для избавления от стрессов и неудобных ситуациях: Саске никогда не сдерживался, разом проявляя все свои эмоции, а позже забывая. Он не обращал внимания на то, как косятся на него другие люди. Его это не касалось.
— Знаешь, — однажды сказала Сакура, актриса, которая играла любовный интерес Саске, — может, ты не заметил, но тебя все ненавидят.
Саске пожал плечами. Ему было плевать. И на Сакуру, которая все равно по сюжету должна была достаться не ему, а главному герою сериала, тому, для которого Саске служил «моделью главной героини»; и на всех, оптом и в розницу.
Он не выбросил воспоминание о словах Сакуры из головы только потому, что оно служило отличным стимулом забыть все остальное.
Саске использовал способность очищать собственную память, чтобы забывать стрессы, нападки, все, что ему не нравилось.
В один прекрасный момент он перестал помнить слишком много.
Он помнил: Сакура — девочка, которая наблюдала за ним с тех пор, как он в семь лет метал в дерево сюрикены.
Он помнил: его брат Итачи — убийца, он должен его ненавидеть, но почему-то прощает, хотя тот вырезал весь их клан, заполучив мангеке шаринган.
Он помнил: отрицание всегда оборачивается признанием, и наоборот; главное в бою — провести противника, использовав надлежащее ниндзюцу; где-то там, в сознании, над ним довлеет призрак товарища, который стал слишком сильным, и есть протянутая рука, за которую Саске никогда не возьмется по доброй воле; он будет убегать, как Золушка от принца, потому что хотеть можно только то, что ускользает из рук.
Что... ускользает.
Саске не хочет назад свои воспоминания.
Саске не привык к боли: он сидит по ночам, подтянув колени к груди, и смотрит новые серии «Наруто». Теперь их снимают без его участия. Он отстранен от съемок, он проходит усиленную терапию, во время которой грустная доктор Адель пытается внушить: он может взять чужую жизнь напрокат, но не купить ее, не присвоить.
Саске про себя смеется над словами доктора, потому что знает: это она живет чужой жизнью, зачем-то носит бэйдж с фальшивым именем на груди и отослала даже куда-то свою непримечательную помощницу. Тяжело быть Пятой Хокаге, особенно в таком возрасте, да еще потеряв любимых людей — тут не только имя сменить захочешь, Саске понимает.
Саске понимает слишком много, больше, чем хотел бы. Иногда ему кажется: его жизнь расписана заранее, как сценарий, который он читает перед съемками.
Изменить Саске не может ничего, поэтому он просто берет воображаемый ластик и стирает целые страницы в воображаемом сценарии жизни, одну за другой, будто написаны они карандашом.
Это помогает.
Саске проходит усиленную терапию, чувствуя, как пустых страниц в жизни становится все больше.
Может, когда они будут пусты все до единой, ему, наконец, удастся уйти. Закрыть глаза — и очнуться в другом времени, в другой реальности.
В другой жизни.
Есть только один поворот сюжета, который Саске не предусмотрел заранее, только один, и этот поворот отзывается на имя Шикамару.
Саске мало что помнит о Шикамару. Затяжка за затяжкой, тонкие губы, обхватывающие сигарету; указания на съемочной площадке. Ну да, Шикамару положено указывать, он же стратег, только вот непонятно, зачем он приходит к Саске теперь и зовет себя менеджером. Это странно. Шикамару и Саске ничего не связывает, Шикамару не прочь его убить, как Саске полагает, но не убивает, потому что есть где-то там, далеко, протянутая рука лучшего друга — в подсознании, не иначе.
Того, почему Шикамару приходит к Саске теперь, это не объясняет.
Саске пытается понять причину — и только потому в сценарии его жизни пусты еще не все страницы.
У него и Шикамару есть отношения.
В отношениях Саске и Шикамару слишком много пустоты, там и говорить не о чем: на правах «менеджера» или кем он там себя возомнил Шикамару является к Саске каждый вечер, говорит какую-то чушь, пока привязывает руки Саске к спинке кровати, продолжает говорить, пока стаскивает с него пижамные штаны и, вслед за ними, трусы, потом расстегивает ширинку, надевает презерватив и трахает Саске — широкими размашистыми движениями. Саске в таких случаях обычно смотрит в потолок. Это почти всегда больно, но не особенно. Шикамару больше не говорит, только шипит сквозь зубы — ему тоже не сильно нравится, хотя он, в отличие от Саске, кончает, и не по одному разу.
Потом Шикамару всегда морщится, а Саске думает: зачем он приходит? Потому что «менеджеру» положено? Это повод, а не причина.
Потому что ему нужен секс? От секса с Саске Шикамару явно не в восторге.
А может, это наказание? За что?
Саске не знает. Саске не привык к боли, поэтому мысленно называет происходящее между ним и Шикамару «отношениями», хотя отношения эти такие же настоящие, как бэйдж «доктор Адель» у Пятой на груди. Но даже таких, ненастоящих, их быть не должно. Они не вписываются в привычную картину мира, это другой, незнакомый Саске сценарий, и он бьется над загадкой Шикамару уже три месяца, напоминая себе человека, который отчаянно пытается что-то вспомнить.
Саске не хочет вспоминать, но кое в чем он уверен.
Раньше у них с Шикамару не было отношений. Никто не трахал Саске, привязав его руки к кровати, даже Карин, больная извращенка, которой нравилось, когда Саске ее кусал. У Карин все плечи были покрыты следами от укусов, и предплечья, и шея, и грудь, и бедра — старые, новые, заживающие, но Саске не чувствовал отвращения. Он знал, что, укусив Карин, можно восстановить запасы чакры, и не хотел помнить, откуда ему известно, как выглядит ее грудь.
Раньше Саске не спал с парнями; на фансайтах «Наруто» полно гейских порнофото с его участием, но все они — монтаж, к тому же, не слишком умелый. Доктор лже-Адель пытается говорить с ним о многом, она упоминает и Карин, и Сакуру, и считает Саске стопроцентно гетеросексуальным.
Саске вспоминает тонкие губы Шикамару, обхватывающие сигарету.
Он сомневается в собственной гетеросексуальности.
Он не сопротивляется, когда Шикамару привязывает его руки к спинке кровати, чтобы трахнуть, только смотрит в потолок, пытаясь найти разгадку, да думает иногда — в наших отношениях слишком много пустоты.
Отношения с Шикамару — кусок из другого сценария, понимает Саске однажды, прислушиваясь к влажным шлепкам и шипению сквозь зубы. Кусок без начала и конца, повторяющийся без конца, зацикленный. Нет тут никакой загадки — и ничего нового не будет.
Должно быть, что-то изменяется в лице Саске; он удивлен, что Шикамару заметил, и удивляется ровно до тех пор, пока запоздалая вспышка боли не простреливает скулу.
Шикамару бьет в лицо.
Он бьет, и кричит что-то, чего Саске не понимает, а потом впивается в предплечье злым, слишком сильным укусом — Саске только охает.
С губ Шикамару капает кровь. У Саске стоит — он понимает это, когда Шикамару, несколькими движениями развязав узлы, переворачивает его на живот. Член упирается в простыни, мучительно, неправильно, не так, как всегда.
Шикамару хватает нескольких резких движений. Кончая, он сжимает зубы у Саске на загривке, и тот, вздрогнув, тоже кончает — не то от удивления, не то от боли.
Боль что-то изменяет.
Заполняет пустоту, пишет на стертых страницах жизни Саске новыми чернилами — что?
— Ублюдок, — говорит Шикамару. Он тяжело дышит, и Саске в первый раз за последние три месяца слышит не только его дыхание, но и слова. — Когда ты, наконец, поймешь — нет никакой протянутой руки, мы не в твоем гребаном сериале. Никто не будет за шкирку вытаскивать тебя из дерьма, в которое ты превратил свою жизнь. Никто не любит тебя и не хочет, тебя все ненавидят, от тебя слишком много проблем. Никто не придет тебе на помощь. Ты или выплывешь сам — или сдохнешь.
— Зачем? — спрашивает Саске. Он сам не знает, что имеет в виду.
Зачем ты приходишь? Зачем мне выплывать?
— Потому что твой гребаный сериал не закончен, и ты все еще его главная героиня.
Шикамару отвечает на второй незаданный вопрос, и Саске кажется: говорит он отнюдь не про сериал.
Когда Шикамару уходит, Саске долго-долго стоит перед зеркалом, рассматривая пачку лезвий для бритвы.
Потом бросает ее в мусорную корзину и опускается на холодный кафельный пол.
Это больно — больнее, чем он мог себе представить, больнее, чем было бы, решись он вскрыть вены острыми лезвиями или проглотить их одно за другим.
Это больно, а Учиха Саске не привык к боли, вот только он — не тот, кем себя считал, они все не те, и «доктор Адель» — настоящее имя, и главных героев сериала «Наруто» зовут вовсе не так, как его актеров.
Это больно — чернила проступают из пустых страниц, воспоминания возвращаются, одно за другим, хордовые в пятом классе на уроке биологии, индийские танцовщицы в куртках поверх сари, под дождем, с кувшинами на головах, тридцать восемь девушек, одна за другой, с каждой — болезненный разрыв, потому что не то, не так, невероятная чувствительность, срывы на съемочной площадке, отчаянные отыгрыши, на краю, на грани, лучше всех; тебя все ненавидят! Ты не в своем гребаном сериале! Нет никакой протянутой руки!
Это больно, потому что только болью пишутся сценарии жизни, и никто не может сказать, чем закончится тот или другой.
***
— Твой менеджер? — удивляется доктор Адель.
— У него два высших образования, — ее пациент прикрывает глаза, — но дело не в этом. Он мог прогуливать все пары, и все равно... он чувствует. Не знаю, как это объяснить. Он сумел достучаться. Сначала просто удерживал, а потом... Я хочу узнать, зачем ему это было нужно. Он не мог испытывать ко мне теплых чувств, я здорово портил ему нервы, увел его девушку, лишь бы его позлить, потому что... — Пациент прерывается на секунду, потом как ни в чем не бывало продолжает: — А они встречались два года. Мне удалось отбить ее за несколько дней, я был в этом хорош, лучший, только все зря. Меня не она интересовала, не его девушка. Я думал, он уволится, но нет. Почему? Он не хотел ничего... для себя. И отомстить не хотел. Тогда почему?
Какое-то время доктор Адель молчит.
— Помощь, — говорит она, когда ее пациент, судя по всему, уже не ждет ответа, — иногда приходит оттуда, откуда не ждут. И бывает так, что она бескорыстна. Это как... протянутая рука.
Пациент поднимает на нее потрясенный взгляд, и доктор Адель добавляет с улыбкой:
— Впрочем, ты всегда можешь спросить у своего менеджера, если хочешь узнать точнее.

@темы: Шикамару/Саске, Шикамару, Саске, фанфикшен, ангст; драмма

---

[HideMySoul]

Сайт - jrokku.net
Группа ВКонтакте
Сообщество на diary - "Наш фетиш j-rock"

Ощути силу японского рока внутри себя..
Проникнись атмосферой азиатского кинематографа..

---

Когда исчезнут тени

[Maksut]

Название: Когда исчезнут тени
Автор: fandom Naruto 2013
Бета: Yasia2506 и Gewi
Размер: миди, 8 060 слов
Пейринг/Персонажи: Морино Ибики/Учиха Саске, Узумаки Наруто, Харуно Сакура
Категория: слеш
Жанр: быт, ангст, налет hurt/comfort
Рейтинг: NC-17
Краткое содержание: Саске мог набело переписать историю мира шиноби, но предпочел вернуться. Вот только Коноха с трудом прощает своих нукенинов и уж точно – не забывает об их прошлом. Написано по заявке «Ибики/Саске: суровый мужской ангст».
Примечание/Предупреждения: AU в рамках канона, ООС, элементы дарк!Конохи. Римминг, фингеринг, чуть-чуть стигматофилии (влечение к шрамам), неграфическое описание пыток.
Размещение: с разрешения автора

Саске любит честность, лжи и недомолвок в его жизни было достаточно.
Возможно, именно поэтому ему почти нравится Морино Ибики. Нравится своей прямотой, своей непреклонностью и какой-то внутренней цельностью, уверенностью в том, чем живет и что делает.
Иногда Саске ловит себя на мысли, что Морино Ибики похож на меч. Старый, пошедший зазубринами и сколами вдоль лезвия, но по-прежнему несущий смерть в каждом взмахе. Совершенный в своей примитивности, в своем неприкрытом уродстве.
Иногда Саске кажется, что Морино Ибики похож на пса. Искалеченного в сотнях драк, носящегося вокруг будки, гремящего цепью, жадно грызущего объедки из грязной миски, готового на все, только отдай приказ.
Иногда Саске замирает на месте, его взгляд буравит стену, пальцы на левой руке прошивает судорога — там неправильно срослись нервы и ткани. В этот момент он понимает, что слишком много думает о Морино Ибики.
Пес? Меч? Не многовато ли романтики для человека, что пытал его в застенках своего отдела почти месяц?
Но Саске не любит обмана даже в самой мелочи. Саске признается себе: это больше, чем мысли, это больше, чем сорванные с мясом ногти, сутки без сна, холодная камера, где по колено воды. Больше, чем вкрадчивый шепот во снах и наяву.
Это просто Морино Ибики.
Саске приходит в себя, сжимает подрагивающие пальцы, трет переносицу и пульсирующие болью глаза. Перед ним кипа бумаг: приказы, личные дела, запросы. Ни капли крови, словно он и не шиноби вовсе.
Тем же вечером он показывается в баре на окраине селения. Скромное заведение только для своих, даже бармен — бывший чунин, списанный в запас.
Внутри накурено, играет музыка, кругом приглушенный свет — темнее, чем нужно гражданским, но в самый раз для острого зрения шиноби. Саске не замирает на пороге, как все, кто пришел в первый раз, но сразу направляется к стойке, заказывает выпивки и устраивается в дальнем углу, откуда открывается хороший обзор.
Ибики появляется ближе к полуночи. Он не один, с ним смутно знакомый джонин из отдела дознания и совсем еще юный чунин с приметными рыжими волосами. Саске замечают, разумеется, но не подают вида. Не враг, не друг, просто Учиха, так уж сложилось — всегда на особом положении. Они обмениваются короткими взглядами.
Саске в один глоток приканчивает выпивку и уходит. До дома он добирается не по крышам, как обычно, а пешком, по залитым светом фонарей улицам.
***
Дни похожи друг на друга, словно один бесконечно зацикленный в мире иллюзий. Бумажная работа утром, бумажная работа днем, бумажная работа вечером, и так из месяца в месяц вот уже почти год.
Разница только в мелочах. В том, что ел на обед, в погоде, в засохшем цветке на окне, в редких визитах Наруто. Главное — держаться за детали и сохранять спокойствие. Саске хорошо помнит это нехитрое правило, оно сберегло ему жизнь и рассудок в Убежище.
Официально ему не выдвигают никаких обвинений, он больше не нукенин, объявления о наградах за его голову отозваны из всех стран. За ним не следят АНБУ, его не заставляют сдавать анализы и проходить тесты на лояльность. Но в его медицинской карте стоит красная печать «ВРЕМЕННО НЕПРИГОДЕН» с пересмотром раз в четыре месяца. И это равносильно приговору, потому что оба — и врач, и Саске знают: Учиху не допустят до миссий.
— Жалобы есть?
— Нет.
— Как питаетесь?
— Нормально.
— А спите?
— На спине.
Нинмедик устало трет глаза, откладывает в сторону исписанный лист бумаги и повторяет заученные слова:
— Состояние вашего здоровья все еще внушает нам некоторые опасения, поэтому мы полагаем небезопасным возвращение к прежнему образу жизни. Но все может измениться на следующем пересмотре. До встречи.
Саске надевает водолазку, форменный жилет, возится с обмоткой, он джонин теперь, какая ирония.
В коридоре госпиталя он сталкивается с Сакурой, та в форме, светлые волосы туго стянуты на затылке, она бежит возле грохочущей об кафельный пол каталки, и ее руки по самое запястье утопают в теле пациента.
Они обмениваются короткими взглядами, Саске сторонится, уступая путь. Хлопают двери операционного отделения, и коридор пустеет.
Парень на каталке — тот самый чунин, с которым Ибики пришел в бар на прошлой неделе. Судя по лицу Сакуры и количеству крови, он уже не жилец.
Саске выходит из госпиталя и идет вдоль тенистой аллеи к выходу с территории, но останавливается на полпути. Между лопатками жжется от пристального взгляда.
— Трудный день?
Морино Ибики сидит на лавочке в тени старого, явно заставшего еще основателей, дуба и курит. Его форме недостает рукава, одна сандалия порвана в хлам, вместо мизинца на правой ноге корявый обрубок, наспех обернутый куском бурого бинта.
— Не лучший, — мрачно отвечает Ибики и подносит ко рту сигарету, в одну затяжку скуривая почти половину, — но и не худший. Работаем.
Саске кивает, от запаха чужой крови внутри разливается странное чувство — в нем тоска, отголосок радости и, почему-то, голод. А еще — зависть, черная, злая.
На скамейке достаточно места для двоих, Саске сдвигает вбок снятую бандану с металлической пластиной протектора и садится. Ибики смеряет его долгим, тяжелым взглядом, вертит бандану в руках и повязывает на изуродованную голову.
Они молчат почти четверть часа, пока, наконец, на крыльце больницы не показывается пожилая женщина в медицинской робе. Она оглядывается, а найдя взглядом Ибики, поджимает губы и качает головой.
Смятая сигаретная пачка летит в урну, Ибики уходит прихрамывая, чуть ссутулившись. Саске думает, что желай он свести счеты, лучшего момента не найти.
Но нет, он не хочет отмщения, жизнь научила: это бессмысленно. Он хочет... иного.
Ибики скрывается за поворотом, план оформляется в момент.
***
— Двойной, без льда.
Саске кивает и делает глоток, язык на секунду обжигает маслянистой терпкостью, внутри теплеет.
— Ты зачастил к нам, решил развеяться? Знаешь, тут бывают куноичи.
Саске неопределенно поводит плечами. Бармен, не получив ответа, уходит к другому концу стойки, издавая при ходьбе странный стук. Саске перегибается через стойку: вместо ноги — грубого вида протез.
— Война. Не всем везет вернуться целиком.
Саске резко оборачивается, рядом сидит Морино Ибики и пьет саке. Его форма безупречна, бандана повязана плотно, на протекторе нет ни единого отпечатка. Саске опускает взгляд — палец на месте.
— В кармане нес, пришили.
Саске кивает. Они пьют молча до самого закрытия, только изредка к Ибики подходят знакомые: кто в форме, кто в гражданской одежде, жмут руки, что-то негромко спрашивают, кивая на Учиху. Саске не прислушивается к чужим разговорам, он пьет. Бармен, устав наливать, ставит перед ним сразу всю бутылку и миску с кубиками льда.
Саске не нравится мешать выпивку со льдом, но он с удовольствием крошит его зубами. Язык замерзает и чуть немеет, зубы ноют. Эти ощущения будят воспоминания о времени в Северном Убежище, где на многие километры вокруг не было ничего, кроме снега, гор и отчего-то не замерзающих змей.
Саске пьянеет медленно даже по меркам шиноби, но когда они оказываются на улице, и прохладный ветер ударяет в лицо, он понимает, что неплохо набрался. Стоящий рядом Ибики выглядит на порядок трезвее.
— Выкладывай, — приказывает он.
— А нечего, — хмыкает Саске.
— Таскаешься за мной уже две недели, но нечего сказать?
В чужом голосе прорезаются знакомые металлические нотки, от которых все внутри скручивается в ожидании боли. Память тела длиннее, чем того бы хотелось разуму.
Саске закрывает глаза, и перед внутренним взором встает знакомый до последней трещинки на стенах кабинет: огромный стол темного дерева, яркая, слепящая воспаленные глаза лампа, смуглые ладони, широкие, с узловатыми пальцами, сцепленные в замок. И голос... Этот голос.
Он делает первый ход:
— Вам нравятся мужчины?
А вот такого Саске еще не видел: секундное замешательство и злость. Учиха летит спиной на землю, больно ударяется затылком о тротуар, клацает зубами, едва не откусив себе кончик языка.
— Обратно захотел? — тихо и совершенно спокойно спрашивает Ибики, наклоняясь так близко, что их носы почти соприкасаются.
— Все веселей бумажек, — Саске сглатывает кровь и подается вверх.
Вопреки ожиданиям, второго удара так и не следует, поэтому Учиха крепко вцепляется пальцами в воротник чужого плаща и тянет Ибики на себя. Тот неподвижен, его губы неподатливы, плотно сжаты, в глазах не прочесть ничего. Саске проводит языком по глубокой борозде застаревшего шрама, потом еще и еще, втягивает зарубцевавшуюся кожу внутрь рта, ласкает ее, чуть прикусывает.
Чужое дыхание разом сбивается, тяжелеет. Саске опускает руку ниже, ощупывает складки одежды, пока не находит... Ибики рывком вздергивает его на ноги, несколько раз встряхивает так, что разбитый затылок взрывается болью.
— Я позволю тебе уйти. Сегодня.
Но разве Саске когда-нибудь нуждался в чужом разрешении?
***
Ибики его избегает, и Саске понимает, почему.
Не потому, что тот вышел из себя и продемонстрировал слабость, ударив его, не потому, что позволил поцеловать себя. Но потому, что у Морино Ибики встал. Тело не лжет, это Саске усвоил давно.
А Саске любит честность. Но вот Ибики, кажется, нет.
— Ты видел Морино Ибики?
Бармен, протирающий бокалы, отрицательно качает головой, а потом добавляет:
— Недели две уже не показывается, наверняка миссия.
Саске кивает и уходит, так и не заказав себе ничего. А на следующий вечер приходит вновь, и на следующий, и на следующий... Ибики появляется только через полтора месяца. На этот раз с ним уже другой чунин, судя по растерянному лицу, он здесь впервые.
Ибики замечает Саске, но не подает и виду, они с чунином уходят в другой конец бара, где подсаживаются к компании спец джонинов, празднующих рождение чьей-то дочки.
Через полчаса Саске уходит в туалет, где с облегчением отливает. Стряхнув капли, он поддевает пальцами белье и пытается застегнуть было ширинку, но молнию заедает на середине, он несколько раз дергает ее, едва не оторвав, но все безрезультатно.
Дверь в туалет со скрипом открывается, у соседнего писсуара встает Ибики. Член у главы отдела дознания крупный, темный и обрезанный.
Саске удается застегнуть ширинку, он отходит к раковине и выдавливает из пластикового дозатора немного мыла на ладонь. Оно полупрозрачное, это мыло, слегка опалесцирует и растекается по коже маленькой лужицей. Саске в задумчивости растирает его между пальцами, а потом поднимает голову и, словно на нож, напарывается на чужой взгляд.
Слишком пристальный для случайного, слишком недобрый, чтобы надеяться, что ничего не будет. Но Саске и не надеется, поэтому быстро моет руки и вытирает их о бумажные полотенца, а потом разворачивается.
— Знаешь, — говорит Ибики, — я, как глава отдела дознания, вносил инициативу о твоей казни. АНБУ меня поддержали.
— Да? И кто бы был палачом?
Ибики ухмыляется половиной рта, и шрамы на его щеке собираются уродливой гармошкой, смуглый, кривой от перелома палец упирается в темную ткань формы на груди.
— Я.
— Но я еще здесь.
— Верно. В том и проблема.
— Проблема не в этом, — качает головой Саске. — Все дело в том, что у вас встал. Вы это знаете, я это знаю. Вот это проблема.
Ибики делает несколько шагов вперед, поступь тяжелая, в ней угроза. Но Саске мало этого, он чувствует, как дергается леска, как качается поплавок на глади воды. Попался.
— А ведь я всего-то полизал вам шрамы. Но с вашей работой оно и не удивительно, что вы получаете удовольствие от странных вещей. Может у вас стоял, когда вы пытали меня?
Ибики подходит вплотную, от него пахнет алкоголем, сигаретным дымом и кровью. Опять. Саске втягивает этот солоноватый запах, смакует его. В нем отголоски прошлой жизни, в нем грязь и прелесть битвы. Как же он соскучился.
— Ты ведь знаешь, что тебя не выпустят? Что ты сгниешь в Конохе?
— Знаю.
В чужом лице прорезается отголосок досады, щелкает шпингалет на двери. А в следующую секунду Саске жестко прогибают в спине, почти вдавливают в раковину и целуют. На это раз нормально, жестко, властно, зло, почти до боли.
И от этого туго сжатая пружина внутри выстреливает.
Саске отпускает себя, обхватывает чужие бедра ногами, чувствует, как под водолазку забираются мозолистые ладони, как заевшую молнию вырывают с корнем, а член сквозь ткань обхватывают болезненно плотно.
Он закрывает глаза, утыкается лбом в крепкое плечо, кусает, двигает бедрами вперед. В рот пролезают сразу три пальца, царапают язык и небо, а потом опускаются вниз. Со слюной чужая рука скользит как надо: быстро, уверенно, жестко, как Саске любит. Пальцы мнут его яйца, перекатывают в ладони, стискивают так, что впору зашипеть, но потом вновь возвращаются к члену, обхватывают головку плотным кольцом, гладят уздечку, соскальзывают до самого корня.
Саске пачкает слюной и потом черный плащ, трется носом о смуглую шею, лижет шрамы. От этого движения чужой руки становятся судорожней, и Саске понимает, что надо делать — занемевшими пальцами стягивает чужую бандану и проходится ладонями по кратерам шрамов, по жестким лоскутам ожогов, по плотным рубцам и стяжкам.
Ибики подхватывает его под ягодицы и усаживает на тумбу, куда впаяна чаша раковины. Его лицо сосредоточенно и мрачно, но Саске знает — ему нравится.
Как нравится и самому Саске. Нравится до поджатых пальцев, до полузабытой дрожи, до мурашек вдоль позвоночника. Он стискивает чужую голову в пальцах и закрывает глаза: он кончает в чужую ладонь, содрогаясь, а к колену прижимается теплое, чуть влажное.
Значит, Ибики кончил тоже.
Они застывают в неподвижности, в послеоргазменной сладкой истоме, но как по команде приходят в себя, когда в дверь громко стучат и требуют открыть.
Ибики отстраняется, плотнее запахивает плащ, возвращает на место бандану, с него, словно шелуха облетают все проступившие было эмоции, он закрывается, теперь ни щели, ни просвета, только глухая стена. Саске приводит себя в порядок, но ширинка безнадежно испорчена, поэтому ему приходится оттянуть пониже водолазку.
Ибики идет к двери, чтобы открыть, но Саске ловит его за локоть.
— Вот здесь, — кивает он на рукав, где на черной ткани застыли белые капли спермы.
Ибики пытается стереть их пальцами, но на деле только размазывает. Оба знают, что жидкость вот-вот засохнет, поэтому Саске берет бумажное полотенце и тщательно оттирает чужой рукав. Не сговариваясь, они окидывают друг друга внимательными взглядами и кивают.
Саске отходит к раковине, выкручивает вентиль с холодной водой, Ибики открывает дверь.
— Эй, какого черта!.. — собирается было возмутится какой-то джонин, но завидев главу отдела дознания, благоразумно проглатывает окончание фразы и проскальзывает мимо него внутрь к писсуарам.
Саске ловит чужой взгляд в зеркале, на кончиках пальцев все еще теплятся воспоминания о фактуре и рельефе чужой кожи, о власти, которую дают эти простые, нехитрые ласки.
Ибики уходит.
***
Саске нумерует страницы, с негромким стуком проставляет печати, внимательно проглядывает даты, списки, имена, сверяет их с таблицей отчетов, с данными из архива свитков. Он понятия не имеет, как с такой работой справляются люди без шарингана, но у него к концу дня голова просто раскалывается.
В дверь стучат.
— Войдите, — не поднимая головы, говорит он.
— Надо поговорить.
Морино Ибики садится на расшатанный стул для посетителей, тот скрипит под внушительным весом.
— Слушаю, — Саске делает на полях документа несколько пометок красным и качает головой: дебилы из бухгалтерии опять не начислили коэффициент за ранг «S».
На стол ложится маленький, с пол ладони свиток, на нем вспыхивает золотом и тут же гаснет знакомая печать.
— Все чисто, я проверял, — говорит Саске.
Ибики для верности обходит кабинет по периметру, зачем-то выглядывает в окно.
— Это должно остаться между нами.
— Ясно.
— Иначе...
— Не надо, — морщится Саске и откидывается в кресле, с наслаждением потягивается, хрустя позвонками. — Я знаю, на что вы способны, не стоит тратить красноречие на того, кто уже побывал в застенках вашего отдела.
Ибики хмыкает. Он все в том же черном плаще, Саске зачем-то смотрит на рукав, но на нем ожидаемо ни следа.
— А как ты узнал?
Ибики даже не надо уточнять, Саске понимает, о чем он.
— О том, что вы предпочитаете мужчин? А я и не знал, просто решил попробовать, — говорит Учиха и лжи в его ответе только половина. Ведь не говорить же главе отдела дознания о том, какие слухи ходят среди заключенных?
— Просто решил нарваться на драку?
— Как вариант.
— У тебя все не как у людей, Учиха.
— Это семейное.
Ибики обнажает крепкие, крупные, как могильные плиты, зубы, сейчас, в ярком дневном свете он выглядит еще гротескнее, чем при искусственном освещении.
Тем же вечером, когда Саске вернулся из бара и принимал душ, отмываясь от засохшей, стянувшей кожу спермы, пота и запаха сигарет, ему вдруг стало интересно: что в этих шрамах такого? Своих у него было предостаточно — широкое поле для экспериментов, но сколько бы он их не тер, не щипал и не гладил, результат был нулевым: кожа в местах рубцевания была практически бесчувственной. И это было довольно логично.
Значит, Ибики — особый случай.
— У меня много дел, — Саске кивает на кипы документов по обеим сторонам стола. — У вас, я думаю, тоже.
Ибики коротко кивает, но когда он уже берется за ручку, Саске добавляет:
— Сегодня вечером.
Ибики не отвечает и не оборачивается, просто выходит, прикрывая за собой дверь.
Саске выжидает для верности пару часов, а потом спускается в архив.
Здесь тихо, как квартале Учиха, где он иногда бывает, воздух сухой и остро пахнет книжной пылью. Огромное помещение, раскинувшееся подо всем зданием на два уровня вниз, ряды стеллажей от стены до стены, сотни тысяч свитков и картонных папок. Его не допускают к засекреченным документам, ни к чему серьезному, но материалы из академии просмотреть он все же может.
Он спускается на нижний уровень архива, здесь вечные перебои с электричеством, поэтому приходится активировать шаринган. Поиски обещают быть долгими, ему требуются очень старые генинские дела.
Примерно через час, когда от шарингана начинает болеть голова, и он уже думает, что материалы были утеряны во время войны, искомое все же находится. Дело «№ 9-12-3546», с черно-белой фотографией и красивой, каллиграфической четкости надписью на обложке.
— Морино Ибики.
Темные, внимательные глаза, плотно сжатые губы, короткие, всклокоченные, будто звериный мех, волосы — он не был красивым, но в четком, словно высеченном из камня, лице было столько воли и силы, что взглянув на него однажды, уже не выкинешь из головы. Подающий большие надежды, с прекрасными характеристиками от всех учителей, лучший на потоке... Последний живой на потоке, все остальные мертвы — Саске видел эти имена на Камне Памяти.
Учиха закрывает папку, вытирает испачканные в пыли ладони о брюки. Он вспоминает, что Ибики говорил им на чунинском экзамене, вспоминает, какие слухи о нем ходили. Они с Ибики похожи. Не во всем, конечно, но во многом: оба могли бы стать другими, если бы не братья.
Итачи...
Папка брата в другой секции, более новая и фотография внутри уже цветная, хотя даже на ней брат выглядит уставшим и слишком серьезным для семилетнего ребенка. Саске не вчитывается в строки, он и так знает все, что там написано, вместо этого он просто забирает прикрепленную на скрепку фотографию и бережно кладет ее во внутренний карман.
Это единственная фотография брата, не считая портрета на листовке с разыскиваемыми нукенинами, которая у него есть.
Наверное, он сентиментален, но ему плевать.
После работы Саске идет в бар и сидит там до самого закрытия, но Ибики так и не появляется, хотя уже знакомый чунин приходит, да и джонины из отдела дознания забегают ближе к полуночи, пропустить пару стаканчиков.
Саске возвращается домой в полной темноте, вновь не по крышам, он даже не активирует шаринган, чтобы не нервировать дежурящих АНБУ.
То, что в его доме кто-то есть, он понимает еще на подходе, но не подает и виду. Заходит как обычно, разувается в прихожей, включает свет и проходит в просторную комнату, служащую одновременно гостиной и кухней.
Морино Ибики спит на его диване.
Саске замирает, россыпь сюрикенов, подвешенная на леску в рукаве, с металлическим лязгом опускается на низкий столик. Ибики просыпается.
— Сорок пять часов без сна, а уже срубает. Старею.
Саске вглядывается в лицо Ибики, пытаясь определить, сколько тому лет, но терпит неудачу. Из-за шрамов и стягивающих кожу ожогов черты лица кажутся странными.
— С миссии?
— Да, Страна Гор.
Саске удивлен, что ему доверяют такие подробности, вероятно миссия была секретной, но не подает и виду.
— Там интересный климат.
— Интересный.
Они замолкают.
Где-то в ночи раздается собачий лай, но тут же резко обрывается. Наверняка это из поместья Инузука. Саске вдруг думает, что никогда не был на свидании, а начинать сейчас уже как-то бессмысленно, поэтому он просто ставит чайник.
Фотография во внутреннем кармане чуть помялась, перед сном Саске прячет ее между страниц старой и скучной книги по тайдзюцу.
***
С того дня Ибики стал бывать у него дома.
Не слишком часто, чтобы надоесть, не слишком редко, чтобы Саске начал его забывать. Обычно он приходил поздно вечером, не через дверь, чтобы не привлекать внимания, а через окно дальней комнаты.
Чаще всего они дрочили друг другу, у Ибики оказался толстый, чуть загнутый к верху член с крупной темной головкой, а еще — опытный рот и умелые мозолистые руки.
Саске нравилась его немногословность и полное отсутствие сентиментальности, нравилось, что во всем, даже в сексе Ибики остается верен себе.
В день, когда Саске видит Морино Ибики обнаженным, он отчасти понимает, почему умудренный жизнью глава отдела дознания пошел на такой риск и согласился на связь с опальным Учихой. Шрамами была покрыта не только голова, но и все тело: грудь, живот, руки, ноги, даже ступни и те были искалечены. Саске с трудом может представить женщину, которая могла бы без содрогания касаться этого. Разве что Митораши Анко, он помнит ее еще по чунинскому экзамену, о них с Ибики еще тогда ходили слухи, достигавшие даже ушей генинов.
— Тебе не противно?
Саске кладет ладони на огромный воронкообразный след не то от взрыва, не то еще от чего и прислушивается к себе. Кожа под пальцами горячая, неоднородная и чуть шершавая. А еще пестрая, словно собранная из лоскутков: здесь и розовый, и красный, и оттенки бурого — остатки правого соска. Учиха думает, что было бы приятно проехаться по этому жутковатому рельефу членом, ощутить чувствительной головкой фактуру...
— Нет. Я был учеником Орочимару, способность испытывать это ощущение отмирает еще на первом году.
Ибики смеется, отчего грудь под ладонями Саске ходит вверх-вниз. Учиха пожимает плечами: он сказал чистую правду.
— Анко говорила так же.
Саске не знает, что нужно сказать, поэтому просто скользит пальцами ниже, оглаживая самые большие рубцы. Судя по тому, как меняется лицо Ибики, чувствительность такая же, как и на голове.
Он наклоняется, целует шрамы, вылизывает их, оставляя влажные, быстро высыхающие следы, царапает ногтями, отчего Ибики крупно вздрагивает и жесткой хваткой вцепляется в его волосы.
Саске не слишком опытен, у него никогда не было ни времени, ни желания, лишь изредка, когда терпеть становилось физически тяжело, он позволял себе связи с безымянными шиноби из дальних Убежищ. Без чувств, без привязанностей, только торопливый, жесткий секс и ничего больше.
Но здесь так не получится, это Саске понимает, когда Ибики наклоняется к нему и, взяв за подбородок, целует. Чужой язык влажный и теплый, а слюна почему-то отдает молоком. Он позволяет уложить себя на спину, Ибики нависает сверху, внимательно заглядывает в лицо.
Саске еще никогда не был снизу, те, с кем он спал раньше, сами решали за него, ложась на спину и раздвигая ноги. Однако судя по взгляду Ибики, настал момент, чтобы решить.
И Саске решает: коротко кивает, оплетает сильную поясницу ногами, ловит чужое тело в капкан из собственного. Секс — просто секс. Не игра во власть и подчинение, не показатель силы и мастерства, но просто способ получить немного удовольствия.
— Расслабься.
Это не похоже на приказ, скорей на просьбу. И это непривычно — слышать такое от Морино Ибики.
Саске прикрывает глаза, расслабляя мускулатуру, обмякает. Ибики одобрительно кивает и чуть подается вперед, а потом, помедлив, назад.
Это очень странное чувство, Саске пытается подобрать подходящее сравнение, но единственное, что приходит в голову — извращенный поход в туалет, когда сначала нечто в прямой кишке выскальзывает наружу, а потом противоестественным образом проникает обратно.
Боли почти нет — Ибики осторожен, но и приятных ощущений тоже не предвидится. Зато самому Морино, кажется, хорошо: лицо потемнело, шрамы налились кровью, на лбу проступили капли пота.
— Давай вот так, — говорит он, беря Саске под колени и почти закидывая его ноги себе на плечи. — Согни чуть-чуть, да, хорошо.
В такой позе движения внутри становятся иными. Они больше не причиняют неудобств, скорее наоборот — доставляют странное удовольствие. Пока что слабое, на самой периферии, но если сосредоточиться, если чуть изогнуть поясницу, то...
— Еще.
И Ибики послушно дает это «еще», раз за разом скользя внутрь, просовывая руку между их телами, обхватывая член Саске мокрой от пота рукой.
Становится почти хорошо.
Саске откидывает голову на подушку, облизывает губы. Он бы мог сейчас закрыть глаза и вместо уродливого, обезображенного шрамами лица вообразить все, что угодно. Но ему некого воображать, так уж сложилось.
Поэтому только Ибики с его безыскусной, неказистой честностью.
Но Саске нравится.
Нравится специфичный запах ржавого железа, кажется, намертво въевшийся в чужую кожу. Нравятся грубые ладони, нравится пестрое, некрасивое тело. Нравится, что, наконец, впервые в жизни, от него не ждут ничего, не хотят видеть таким, каким он должен быть, а не каков он есть на самом деле. Нравится, что Ибики не любит его, не хочет спасти, не хочет вернуть на путь истинный.
Саске крепче обнимает широкую спину, упирается пятками в твердые ягодицы и выдыхает.
Еще чуть-чуть... Ибики наваливается на него, почти сгибая пополам, чужой кулак сжимается до боли.
Саске кончает, вздрагивает крупно, словно в судороге, дергается и замирает, дрейфуя на теплых волнах. Ибики не отодвигается, его член все еще тверд и заполняет растянутый анус, он тяжело дышит куда-то в шею, от его дыхания влажно и щекотно.
Саске расцепляет скрещенные на чужой пояснице ноги, колени отдают болью. Ибики чуть подается назад и, придерживая вход пальцами, аккуратно вынимает. Между ног становится тепло и влажно от семени и смазки.
— У тебя кровь.
Саске прислушивается к себе, циркуляция чакры почти не нарушена.
— Ерунда.
Ибики поднимет с пола эластичный бинт обмотки и стирает со своего живота белесые брызги, подает его Саске. Кожа после оргазма неприятно чувствительная, Учиха морщится, но вытирается. По-хорошему, надо идти в душ, но во всем теле слабость и сонливость. Саске поворачивается набок и застывает.
Морино Ибики спит. Дыхание неглубокое, поза явно неудобная, словно мужчина на секунду прислонился к изголовью кровати, да так и остался дремать.
Сказать, что Саске удивлен — ничего не сказать. Сам он мог спать только в присутствии тех, кому доверял, иначе тонкий звоночек опасности комариным писком сводил с ума и не давал сомкнуть глаз.
Неужели Ибики настолько уверен в собственной неприкосновенности? Или это такая странная провокация? Или...он чувствует себя в безопасности?
Лицо Ибики безмятежно, насколько может выражать безмятежность стянутое шрамами лицо. Саске вспоминает подвалы отдела дознания, вспоминает их долгие беседы, когда один спрашивает, а другой отвечает сквозь бульканье крови в горле.
Учиха косится на кучу одежды, сваленной на полу, думает, что с его-то скоростью точно успеет прежде, чем Ибики поймет, что к чему. Да и без оружия тоже — голыми руками, по самый локоть. Он ведь уже делал это прежде, он уже знает, что человеческая плоть податлива, как подтаявший на солнце кусок янтарной смолы.
Внутри шипучим, колким теплом растекается азарт, предвкушение, в этом есть что-то хищное, от чего зудят десны.
Но нет, нельзя, это финишная прямая, и каждая ошибка будет стоить всего.
Ибики переворачивается на живот, негромко посапывает, вдоль позвоночника у него тянется белая линия шрама, по обе стороны от него — едва заметные точки. Это швы, понимает Саске, Ибики оперировали позвоночник.
— Я не сделал с тобой ничего, чего бы не случалось со мной, — Саске не замечает, как Ибики просыпается.
Он опускает взгляд на собственные пальцы: ногтевые пластины, выросшие взамен старых, тонкие и ломкие, на мизинце так и вовсе отчего-то ребристые, с вкраплениями белых следов.
— Это пройдет через пару лет, — говорит Ибики и показывает Саске собственные руки.
— Я знаю.
Саске уходит в душ.
***
Узумаки только что с миссии, он ест жадно, не отвлекаясь на болтовню, сосредоточенно опустошая одну чашку за другой. Кожа у него потемнела, местами все еще облезает, а волосы прядями совершенно белые, сухие даже на вид. Саске не нужно спрашивать, он и так знает — это пустыня, это Суна.
Наконец, Наруто набивает желудок до отказа и отодвигает опасно качнувшуюся стопку посуды. Потертый, видавший виды жабий кошелек послушно разевает пасть, о дерево стойки звенят монеты.
Саске, вяло ковырявший свою порцию со свининой, убирает палочки и подпирает голову ладонью, приготовившись слушать, но Наруто, вопреки ожиданиям, молчит, только смотрит до странного внимательно.
— Ты какой-то другой.
Саске пожимает плечами.
— У тебя кто-то есть, да? — на лице Наруто любопытство, без пяти минут восторг. — Нет, правда! Есть же, есть!
Саске качает головой.
— Она куноичи? Она красивая?
Саске давит ухмылку.
— Очень.
***
Саске — милостиво прощенный ренегат, Ибики — рыцарь без страха и упрека, день за днем отдающий свою жизнь служению. У них действительно мало общего. Но они в одной постели.
Саске не замечает, как привыкает засыпать рядом с Ибики, просто в какой-то момент закрывает глаза, а когда просыпается, за окном уже светает.
— Долго я спал?
— Часов пять.
Саске делает вид, что все нормально, хотя они оба знают, что это не так.
Часто Ибики пропадает на миссиях. Иногда неделями, месяцами, а когда возвращается, то пахнет ветром и болью, пахнет свободой. Саске нравится этот запах, и он ненавидит его одновременно. В такие дни он хочет покинуть Коноху навсегда. В такие дни он понимает: ждать осталось недолго.
Однажды Ибики предлагает пойти на дальний полигон и потренироваться. Саске кажется, что он ослышался, единственный, кто составляет компанию ему на тренировках — Наруто.
— Только тайдзюцу, никакого шарингана.
Саске хочет было отказаться, но не может — тело поет в предвкушении.
Они ждут вечера, когда полигоны окончательно опустеют, и выбирают самый дальний, заброшенный, заросший сорной травой и молодыми деревьями, на самой границе с Лесом Смерти. Найдя самую ровную площадку, они расходятся в разные стороны, на землю с металлическим звоном летит оружие, с тихим шорохом опускаются свитки и печати. Саске снимает джонинский жилет, Ибики избавляется от плаща и верхней куртки, оставаясь в одной лишь сетчатой футболке.
Несколько секунд они буравят друг друга тяжелыми взглядами, Саске чувствует, как ускоряется ток крови, как пульсирует на кончиках пальцев чакра.
Ибики едва заметно кивает, и это служит отмашкой.
Они сокращают дистанцию с бешеной скоростью, обмениваются парой пробных ударов, ни один не достигает цели, они лишь прощупывают почву. Наконец, кулак Саске мажет по чужой скуле едва-едва. Первое касание, игры кончились.
Ибики сражается жестко, скупо и технично. Ни единого лишнего движения, ни капли эффектности — только эффективность. Его не спровоцировать, не разозлить, он не свершает ошибок.
Но Саске знает, что это ненадолго. Он усиливает напор, Ибики уходит в глухую оборону и, наконец, дает слабину. Саске метит в солнечное сплетение, однако его кулак врезается в чужой локоть, запястье взрывается болью.
Ибики ухмыляется и делает подсечку, Саске летит на землю, но утягивает противника за собой, они катаются по траве, молотя друг друга и применяя удушающие захваты — никаких техник, только грубая сила и выносливость.
Наконец, они переплетаются как сиамские близнецы и замирают. Саске катастрофически не хватает воздуха, коленный сустав Ибики вот-вот исчерпает запас прочности. Они встречаются взглядами — секунда, другая, их тела обмякают.
Саске чувствует себя умиротворенным и спокойным, он удобнее устраивается на прохладной земле и смотрит в стремительно темнеющее небо. Солнце уже зашло, только на западе облака все еще пылают огнем, становясь тусклее с каждой секундой, в чернильном бархате зажигаются знакомые созвездия. Саске ищет взглядом длинный, сверкающий след Перерождения Ясягоро и находит его далеко на юге.
Орочимару говорил, что все, даже сокрытые Убежища, можно отыскать, ориентируясь на это созвездие. Учитель не обманул.
Саске думает, что мог бы убить Ибики прямо сейчас и уйти, положив караул. Никаких многоходовок, никаких хитрых планов, только грубая сила и немного везения. Его бы хватились не раньше новой смены, и еще запас в четверть часа, пока до них дошло бы, что это вовсе не проникновение, а побег.
Лежащий рядом Ибики смотрит на небо широко распахнутыми глазами, на скуле темнеет ссадина, из носа к верхней губе тянется бурая полоска свернувшейся крови. И Саске вдруг понимает, что разница в возрасте между ними не так велика, как он думал, Морино Ибики едва ли старше Хатаке Какаши.
Саске поднимается на ноги, долгую секунду смотрит в сторону стены, а потом разворачивается и уходит домой.
***
Знакомый чунин кладет перед Саске стопку бумаг, а сверху — свиток с печатью. Учиха вертит его в руках, чувствует в нем силу, значит, информация конфиденциальная, это явно не простой запрос.
— Откуда это? — спрашивает он, с трудом скрывая предвкушение.
— Из штаба передали, сказали лично в руки.
Как только за чунином закрывается дверь, Саске разламывает печать и погружается в чтение. Читает раз, затем еще и еще, для верности сверяется с датой, смотрит на часы. Сегодня после двух.
Время тянется невыносимо медленно, он никак не может сосредоточиться, все возвращается мыслями к свитку, ему хочется развернуть его и перечитать.
Но Саске терпит: он ждал полтора года, может подождать еще полдня.
***
Из спальни доносится негромкий стук — так хлопает рама окна. Саске знает, Ибики мог бы проникнуть в дом без единого звука, это просто дань вежливости.
— У тебя вода горячая есть?
Саске вспоминает о вечной конохской беде — плановом отключении горячей воды, поэтому откладывает в сторону точильный камень, понимающе хмыкает и кивает. На лице Ибики мелькает тень радости, он проходит через комнату и скрывается в коридоре.
Судя по острому запаху пота и грязным следам, оставленным чужими сандалиями, мужчина только что с миссии. Саске наклоняется ниже и внимательно разглядывает состав грязи, она необычного красноватого оттенка, очень знакомого... Опять Суна?
Когда Ибики выходит из душа, Саске уже закончил с оружием и занимается аптечкой: бинты, таблетки, ампулы, жгуты — вся сложность в том, чтобы уложить это в крохотную пластиковую коробочку.
— Миссия?
— Ранг «S».
— Я думал, у тебя ограничение по медицинским показаниям.
— Я тоже так думал.
Наступает неловкое молчание, Ибики хочет спросить что-то еще, но отчего-то так и не задает вопроса. Вместо этого он уходит в ванную и возвращается с тряпкой, убирает за собой грязь, а потом валится на диван. На его правом боку алым сияет пара глубоких царапин, Саске кидает через всю комнату банку с заживляющей мазью, Ибики ловит ее одной рукой, а через секунду в воздухе распространяется острый запах антисептика.
В ту ночь Морино Ибики сам тянет его на себя и буквально укладывает сверху. Саске не нужно повторять дважды, он опускает руку между чужих ягодиц и с долей интереса исследователя, который, как оказывается, перенял от Орочимару, проводит пальцами по тугому кольцу мышц, по гладкому местечку за мошонкой.
У него никогда не было отношений, он никогда не испытывал романтической привязанности и считал, что это хорошо, что в этом и есть сила, способность контролировать себя, быть лучше остальных.
Ибики закрывает глаза, смуглое лицо прошивает короткая судорога, он шире разводит ноги. Саске чуть отстраняется, замирает на секунду и понимает: ничего не изменилось. Он по-прежнему силен, по-прежнему контролирует себя, он по-прежнему лучше прочих.
Морино Ибики — лишь тень на его пути. Искалеченная, неказистая, привлекательная лишь одним — полным отсутствием проблем, обязанностей и претензий. Тень, которая исчезнет в полдень.
Ибики тянется за поцелуем, Саске медлит, но наклоняется, размыкает губы и впускает влажный язык в свой рот. Вокруг его пальцев сжимается и пульсирует тугое нутро, Учихе чудится, что даже там, внутри, где все выстлано горячим шелком слизистой, любовник отмечен шрамами. Ему любопытно взглянуть на это, он опускается ниже, сначала к напряженному члену, а затем к кольцу темных мышц, блестящих от смазки.
Он не соврал, когда говорил, что разучился чувствовать брезгливость, поэтому спокойно скользит языком вдоль расселины, собирая солоноватый привкус пота и запах мыла. Разработанный пальцами анус расслаблен, Саске лижет его, и крепкие бедра под его пальцами каменеют.
А там и вправду шрамы. Тонкие, едва видимые, они теряются в складчатой коже входа, но стоит только растянуть ее пальцами, то сразу становится заметно. Саске просовывает язык так глубоко, как только может, вылизывает нежные стенки, трахает покрасневшее отверстие, массирует его. Ибики вцепляется ему в волосы не то в попытке оттолкнуть, не то в немой просьбе не прекращать.
И Саске решает по-своему.
Выдавив на руку немного прозрачного геля из тюбика, он растирает его меж пальцев, согревает, размазывает, а потом погружает в Ибики разом два пальца.
Несмотря на шрамы, мышцы эластичные, и Саске нравится, как они натягиваются вокруг его пальцев, как выкручиваются розовым ободком слизистой, как принимают все больше и больше. Наконец, внутри оказываются все четыре пальца, ладонь Саске сложена лодочкой и практически неподвижна.
Ибики дышит тяжело, будто сражался весь день, простынь под ним намокла от пота, яички поджаты, а тяжелый, налитый член покоится на животе. Саске скользит наверх, не вынимая пальцев, вглядывается в черные от расширенных зрачков глаза.
— Давай же.
Саске аккуратно вытаскивает пальцы и приставляет головку члена ко все еще приоткрытому отверстию, подается вперед и разом проникает на всю длину, утыкается лбом в горячее плечо, пережидая острый приступ наслаждения.
Ибики берет его лицо в свои ладони и целует. Мягко, почти целомудренно, и это так не похоже на него, что Саске на секунду теряется, но потом понимает — это разрешение.
И больше нет нежности — теперь только жесткость, быстрые, судорожные толчки на грани боли и наслаждения, содранная ногтями кожа, громкие стоны и соленый, едкий пот.
Саске чудится запах близкой грозы, внутри все стягивает, удовольствие, гнездившееся в паху, растекается во всем теле, звенит напряженно, закручивается тугой спиралью. Ибики облизывает губы, стонет, прогибается в пояснице и выплескивается длинной, густой струей себе на живот. Саске обжимает со всех сторон так тесно, что почти больно, но безумно хорошо. В этот миг он забывает о шрамах, забывает о тенях, исчезающих в полдень.
Он уходит на миссию за час до рассвета, спокойно проходит сквозь главные ворота и неспешно ступает по главной дороге.
Морино Ибики спит в его постели, в его же старой синей футболке с широким воротом.
***
Страна Рек крошечная: находясь между Огнем и Ветром, она, как правило, служила буферной зоной во время конфликтов, а в мирные дни кормилась многочисленными торговыми путями, пролегающими через ее территорию. Это Саске помнил еще с уроков политической географии в Академии.
Впрочем, как помнил и то, что страна в основном известна своими храмовыми комплексам и глубоко религиозным правителем. Последнее обстоятельство, кстати, и стало проблемой для местных дайме: уж больно возросли в последние годы налоги на содержание духовенства, и предприимчивые богачи решили положить этому конец.
Саске не был удивлен, он знал, что в мире гражданских правят деньги. Но был насторожен тем, что на такую тесно сопряженную с политикой миссию отправили именно его.
Но приказ был однозначен — уничтожить. И Саске следовал ему, не задумываясь, что будет делать после.
Почти неделю он изучает цель: достает в здании городского архива план дворца, отслеживает перемещения слуг, слушает сплетни во всех питейных заведениях от центра до окраин.
Уязвимое место находится довольно скоро — каждую субботу, в одно и то же время, по одному и тому же маршруту Ито Курода совершает поездку в храм, где присутствует при служении мессы совершенно один, как и всякий благочестивый посетитель, оставив оскорбительную святому месту охрану за дверью.
Здание старое, с огромными сводчатыми потолками, где очень удобно спрятаться, притаившись за балкой, с рядами массивных скамей темного дуба, с алтарем, украшенным статуями и стелами из темного камня. Его внимание привлекает деревянная отделка стен — резные панели из красного дерева покрыты лаком и торжественно мерцают в свете сонма горящих свечей.
Решение проблемы приходит быстро.
Саске действует безо всякой хитрости, без намека на изящество, но зрелищно и с огоньком.
Он выжидает, пока храм не заполнится, пока не грянет хор и музыка, пока служители в красных с золотым подпалом мантиях не достигнут алтаря, не откроют свои ветхие, рассыпающиеся от старости книги и не затянут проповедь на незнакомом языке. Саске умеет ждать, умеет выбирать момент.
Умеет действовать быстро, решительно.
От узкого язычка пламени деревянные панели занимаются неохотно, Саске хмурится, добавляет огня, и те все же вспыхивают. Пока медленно, но с каждой секундой все ярче, пламя занимается высоко над головами прихожан, и Саске бесшумно спускается по отвесной стене вниз, приземляется аккурат за массивной колонной и, накинув на голову капюшон, выходит из-за нее, смешиваясь с толпой.
Он стоит неподвижно, изредка бросая взгляд наверх, туда, где пляшет, разрастаясь, пламя. Он выжидает, зная, что все начнется с минуты на минуту.
Наконец, кто-то в толпе вдруг издает пронзительный крик:
— Огонь! Наверху!
Море толпы колышется, идет волнами, все как один вскидывают головы, а в следующую секунду Саске подхватывает бурным течением и несет в сторону выхода. Маневрируя, он добирается до стены, где незаметно активирует расставленные ранее печати — старинные гобелены, закрывающие от чужих глаз другие двери, вспыхивают словно спички, издавая неприятный запах паленой шерсти. Все ходы отрезаны.
Саске продвигается к центру, туда, где красным сгустком мечутся священники, туда, где растерянный, отдающий бессмысленные приказы, пытается вырваться из полыхающей западни мужчина, обреченный на смерть.
Все оказывается даже легче, чем представлялось: достаточно обрушить двухметровую стелу, как все бросаются от алтаря врассыпную. В панике и сизом дыме подойти к Ито Куроде проще простого: Саске приближается к нему со спины, ударяет ребром ладони в основание черепа несильно, лишь для того, чтобы тот потерял сознание, а потом толкает в сторону пылающих скамей. Саске даже не надо убивать, огонь все сделает за него в лучшем виде: обугленные останки узнают по украшениям и зубам, а на испорченном пламенем скелете не найдут ни единого следа.
Саске закрывает лицо заранее приготовленным влажным обрезом ткани, глубже натягивает капюшон и спешит к двери. Пламени много, но большая часть храма каменная, и это неплохо сдерживает огонь.
Где-то сбоку с громким звоном бьется высокое витражное окно — это запоздавшая охрана.
Саске покидает здание. Миссия выполнена, пора определиться, что делать дальше.
***
Саске ушел с поля последней битвы сразу же, как понял: Мадара и Обито пали. Он не стал дожидаться, когда это поймут остальные, не присоединился ко всеобщему ликованию, просто взял и исчез. У него были дела важнее, чем глупое бахвальство и счет убитых, на которых ему было плевать.
Он искал Итачи. Снова.
Почти полгода он обыскивал одно логово Орочимару за другим, находя все новые и новые, он искал лаборатории Кабуто и, наконец, на исходе шестого месяца, нашел.
Тело находилось в отличном состоянии: ни пятнышка тлена, ни следа разложения, оно парило в невесомости огромной колбы, заполненной прозрачной жидкостью, чуть покачивалось от работы мощных насосов и фильтров. Раны, что нанес ему Саске во время их последней битвы, выглядели совсем свежими, даже синяки цвели красновато-лиловым.
Саске едва заставил себя приблизиться к толстому стеклу вплотную, настолько жутко и странно все это было. Но подойдя, он заглянул в белое лицо, окутанное облаком темных волос, и замер.
Безмятежность — вот что было в нем. Словно Итачи задремал на привале, сморенный летним солнцем, и вот-вот проснется. Но Саске знал: не проснется. Как не проснутся и все остальные на этой выставке смерти.
Он пошел вдоль длинной полутемной комнаты, и от его шагов зажигались тусклые лампы. Вдоль стен с обеих сторон тянулись эти огромные диковинные аквариумы, а в каждом из них — люди, старые и молодые, знакомые и нет. Во многих колбах были лишь фрагменты тел: руки или ноги, а иногда просто крошечные, не опознаваемого вида кусочки плоти или костей.
Саске думает, что мог бы поднять в Эдо Тенсей их всех. Целая армия великих шиноби под его началом в самый нужный момент, когда все прочие селения ослаблены, когда Альянс зализывает раны, и никто не готов к новому сражению. Он мог быть не просто частью истории, но ее творцом.
Саске возвращается к брату. Безымянный шиноби, защищающий мир из тени... Истинный шиноби.
«Но что бы ты не решил делать дальше... Я буду любить тебя всегда», — раздается в голове негромкий шепот, он все еще чувствует это прохладное прикосновение чужой руки к затылку, тонкий запах погребальных костров и ладана.
Итачи ушел. Итачи оставил ему свободу.
И Саске вернулся в Коноху. В селение, искалечившее его судьбу, уничтожившее все, что он когда-то любил. Селение, ради которого его брат умер дважды.
Вернулся и не узнал его — все было чужим. Новые люди, новые порядки. Он разучился быть шиноби Листа, он слишком привык быть его нукенином.
***
От Страны Рек до лаборатории Кабуто всего день пути, и уже к вечеру Саске стоит у знакомой пещеры, под которой раскинулись огромные залы, полные сильнейших шиноби мира. В прошлый раз, уходя, он законсервировал все это, наложив специальные печати, так что, спускаясь вниз, он не волнуется.
Свет вспыхивает как и в прошлый раз: ничто не изменилось, только стало тусклее от тонкого налета пыли. Он подходит к знакомому резервуару, раствор все такой же прозрачный, Итачи безмятежен, как и тогда.
Брат будет любить его всегда? Какой бы путь Саске ни выбрал и что бы ни задумал?
Орочимару говорил:
— Цель оправдывает средства.
Но есть ли у него эта цель? Когда-то Саске думал, что только ради этого и стоит жить, а теперь... К чему стремиться? Чего желать? Он слишком долго горел, чтобы внутри осталось что-то кроме остывшего пепла.
Саске думает, что мог бы поднять всех павших в минувшей войне, мог бы вернуть их Конохе. Или наоборот — разрушить до основания, стереть с лица земли, как когда-то селение поступило с его кланом.
Искры чидори разгораются вокруг пальцев, толстое стекло крошится как хрупкий лед, лабораторию затапливает неприятно пахнущая жидкость из резервуара. Тело Итачи, подхваченное потоком, падает на пол. Саске долго медлит прежде, чем подойти к нему.
Кожа странная на ощупь, мало напоминающая человеческую, волосы тонкие, слишком мягкие. Саске взваливает неожиданно тяжелое тело на плечо.
Он знает, что делать.
***
К Конохе он подходит ранним утром, на воротах стоит все та же парочка чунинов, что и в прошлый раз. Саске отмечается, терпит процедуру досмотра и только потом входит в селение. Он устал и хочет спать, но не позволяет себе свернуть в сторону дома. Он идет в штаб.
Там пустынно в такой ранний час, он шагает по узким, темным коридорам до двери дежурного, из-под которой пробивается полоска света. Саске проворачивает скрипучую ручку, тянет дверь на себя...
— Вы?..
— Мы, — отвечает за всех Цунаде, сидящая за столом с чашкой саке в руках.
Саске медлит секунду, но быстро берет себя в руки. Проходит мимо непроницаемого Ибики, мимо странно молчаливого Наруто и мрачной Сакуры, грохает тяжелым телом свитка о потертую столешницу.
— Миссия завершена успешно. Ито Курода мертв, храм сгорел дотла с частью духовенства, потери среди гражданского населения минимальны.
Цунаде цепляет свиток длинными красными ногтями, разворачивает его и на минуту погружается в чтение.
— Это было трое суток назад.
— Верно.
Саске слышит, как за спиной скрипит стул и узнает шаги — это Морино Ибики.
— Это была проверка твоей лояльности, Учиха. Узумаки Наруто подал инициативу, я поддержал, Харуно Сакура помогла с медицинской стороной вопроса. Хокаге была не против.
— Я не сбежал, — цедит Саске.
— Да, но союзные отряды Суны видели тебя недалеко от границ Страны Ветра. Что ты там делал?
Так вот оно что: пересеки Саске пограничную зону, его бы атаковали шиноби Гаары. Он медлит с ответом, и с каждой секундой атмосфера в кабинете все накаляется, воздух словно густеет, тяжелеет. Так бывает перед сражением.
Саске достает из кармана жилета другой свиток со стандартной синей маркировкой — обычный свиток для транспортировки ценных тел.
— Саске!.. — начинает было Наруто, но его голос тонет в громком хлопке, кабинет окутывает облачко белесого дыма, отовсюду слышится звук отодвигаемых стульев — все присутствующие уже на ногах, в оборонительных позах.
— Твою же мать, Учиха... — Ибики первым подходит к лежащему ничком телу и заглядывает в закрытое темными волосами лицо.
— Я уничтожил лабораторию Кабуто с образцами ДНК для Эдо Тенсея. Брата я хочу похоронить здесь, в Конохе, на семейном кладбище и...
Он не успевает договорить, его практически сбивает с ног Наруто, кинувшийся с объятиями.
— Я знал! Знал, что ты с нами! Я им говорил! — кричит он что есть мочи и смеется. — Сакура, не плачь! Все же хорошо!
Саске замолкает, обескураженный остротой реакции, но быстро находится — отстраняет Наруто и идет к Цунаде. Кладет руки на стол, наклоняется ниже, так, чтобы их лица были на одном уровне и говорит тихо-тихо, так, чтобы услышала только Хокаге:
— Я доказал свою лояльность. Вы знаете, какой выбор я сделал, вы знаете, что было в моих руках.
С этими словами он разворачивается, убирает тело обратно в свиток и, не глядя больше ни на кого, выходит из кабинета.
Улицы Конохи залиты розовым и золотым, Саске идет в сторону квартала Учиха.
***
Из спальни доносится знакомый стук, Ибики не скрывается, он опять в грязных сандалиях, но Саске плевать.
— Ты похож на мертвеца.
Саске безразлично пожимает плечами, он чувствует себя опустошенным, в нем не осталось сил даже на то, чтобы раздеться и забраться в горячий душ.
— Давай-ка помогу, — Ибики пытается поддеть его водолазку и снять, но Саске мотает головой, пошатнувшись, поднимается на ноги и как был, в обуви и одежде идет в сторону ванной комнаты, оставляя на стенах длинные полосы грязи.
Он забирается в ванную, выкручивает до упора вентили кранов и подставляет голову под струи воды. Первую минуту она ледяная и бьет не хуже вражеской техники, но потом становится горячей, маленькая комнатка заполняется паром.
Ибики заходит внутрь и закрывает дверь. Они молчат.
Саске вычищает из-под ногтей жирную кладбищенскую землю, разувается, стягивает льнущую к коже одежду и остается обнаженным. На дне ванной чернеет песок, слив забивает всякий сор и черные волосы. Длинные, намного длиннее, чем у самого Саске.
Это волосы Итачи.
— Это было умно, — наконец говорит Саске. — Ты не зря ешь свой хлеб, глава отдела дознания.
Стоящий у двери Ибики хмыкает, берет с полки флакон шампуня и подходит ближе.
— Не умнее, чем твоя комбинация, Саске.
Ибики выдавливает на ладонь немного перламутровой жидкости и растирает по волосам Учихи. Тот жмурится, чтобы пена не попала в глаза, позволяет смыть шампунь.
— Ты умен, Саске, и как любой Учиха думаешь, что умнее всех. Но это не так, — устало, без капли злости говорит Ибики, а потом отстраняется, вытирает руки полотенцем и лезет в нагрудный карман.
Несколько брызг попадает на фотографию. Фотографию его брата, ту самую, что он забрал из архива. Ибики прячет ее обратно.
— Ты неплохо изучил меня во время пыток, даже смотрел дело в архиве. Надеялся, что добившись моего расположения, сможешь беспрепятственно покинуть Коноху с миссией. И это хороший план, смелый и рискованный настолько, что никому бы и в голову не пришло подобное. Никому кроме меня.
— Все верно.
Их взгляды встречаются, Ибики без банданы сейчас, и в тусклом свете ванной шрамы на его голове кажутся больше и глубже, чем есть.
— Коноха изуродовала тебя, Морино. Уничтожила твоего брата, забрала твою душу. Ты благодарен ей? Ты любишь ее?
Трубы надсадно гудят, вздрагивают, на секунду вода в душе становится грязно-рыжей от ржавчины, но потом вновь очищается.
— Дело не в Конохе. Не в табличке на воротах, не в духе огня, не в сказках, что тебе рассказывали в Академии. Дело в тех людях, кто каждый день рискует ради тебя жизнь, тех, ради кого рискуешь ты. Дело в парнях из моего отдела, живых и уже лежащих в могиле, всех, — Ибики замолкает, он выглядит странно открытым сейчас, почти уязвимым. Насколько может быть уязвимым Морино Ибики.
— Мой брат ответил бы так же.
Саске встает со дна ванной, держась за кафельную стену, теперь они с Ибики одного роста. Саске целует его пресными от воды губами, обхватывает лицо ладонями, чувствуя под пальцами жесткость шрамов. Ибики отвечает ему.
В этом поцелуе нет похоти, нет злости, в нем только болезненная, почти на грани, откровенность, честность.
Саске вдруг думает, что сможет привыкнуть. Не стать прежним, нет, не стать своим среди своих. Но он может быть своим среди чужих.
А Ибики... Не тень. Не меч. Не пес.
Просто Морино Ибики.

@темы: Ибики, Саске, фанфикшен, ангст; драмма

---

Видео. Обито, Какаши, Гай

[wozhyk]

название видео:" Пошли мне, господь, второго"
пара/персонажи: Обито, Какаши, Гай
автор:wozhyk
рейтинг:G

Мое видео к недавно прошедшему дню рождения Владимира Высоцкого, по его отличной песне.
Конечно, про любимого Какаши-сенсея.
Надеюсь, вам понравится.

@темы: Какаши, Гай/Какаши, Гай, Какаши/Обито

---

[Амирам]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

[Амирам]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Когда в затылок дышит вечность

[Maksut]

Название: Когда в затылок дышит вечность
Автор: Maksut
Бета: Риления
Персонажи: Сасори, Третий Казекаге, оригинальные персонажи.
Тип:джен
Рейтинг:PG
Жанр: ангст, налет романса
Количество слов: тысяча слов
Дисклеймер: не принадлежит, не извлекаю
Саммари: Сасори готовится покинуть Суну и прихватить с собой нечто особенное.
Авторские примечания:Страннота. Намеки. Фанфик был написан на Зимний фестиваль и занял II место.
Размещение: с разрешения автора

Невеста из гражданских – это Сасори понимает с первого же взгляда: слишком тонкие руки, слишком ухоженные пальцы с длинными ногтями, слишком широкие бедра… От такой на поле боя толку меньше, чем от младенца. Хотя в качестве живого щита могла бы и сгодиться – сюрикены завязнут в мягкой плоти, как мухи в меду, а кунаи едва ли пробьют слоеный пирог дорогих одежд, мяса и жировых тканей груди.
Его размышления прерывает громкое перешептывание сидящих рядом сановников. Сасори раздраженно передергивает плечами, он чужой среди них, обрюзгших, лысеющих, плетущих интриги. И они это прекрасно чувствуют – его спина становится мишенью для десятков взглядов из всех концов зала.
Одни смотрят с любопытством – столичные бюрократы редко видят шиноби живьем. Другие с неприязнью и опаской – они прекрасно знают, на что способны выкормышы безжалостных песков.
Сам Сасори предпочитает не отводить взгляда от прямой, как натянутая нить чакры, спины Казекаге – между лопатками фамильный мон, темные волосы зачесаны назад и блестят не хуже оружейной стали. Рядом с ним гражданская невеста выглядит маленькой, словно ребенок, и такой же беспомощной. Перед началом церемонии он слышал, как кто-то из гостей сказал «красивая пара».
Сасори же не видит в этом ничего красивого – неравенство и асимметрия отвратительны по своей природе. Сам человек убог в своем несовершенстве, зачем удваивать его, вступая в связь с кем-то подобным себе, обладающим теми же недостатками и даже хуже? Хотя их Каге вовсе не был дураком, в его действиях прослеживалась определенная логика: пленить браком младшую дочь дайме – отличный способ упрочить свое положение в Суне. К тому же дети… Было бы обидно потерять такую жемчужину измененного генома как Джитон.
Мысли о металлическом песке Третьего приятным теплом растекаются в груди. С таким же чувством он ждал праздников в детстве – предвкушение, предчувствие близости чуда.
На кончиках пальцев помимо воли загораются синеватые искры, мысленно он уже дюжину раз раздел и выпотрошил своего Казекаге. Но только мысленно, время еще не пришло, его искусство далеко от совершенства, а испортить такой экземпляр – непозволительная роскошь.
Заметив, как сидящие рядом повернули головы, Сасори гасит чакру и прячет руки в карманы. Гражданским не понять той томительной сладости, что распускается в груди, стоит лишь взглянуть на будущий шедевр.
- Простите, вы ведь тот самый Акасуна но Сасори?
Сасори внимательно смотрит на собеседника: пульс выше среднего, зрачки чуть расширены. Пьян или просто волнуется?
- Да.
- О, это такая честь! Вас называют одним из величайших шиноби поколения!
Сасори несколько раз моргает. Он слышал, что некоторым гражданским ремесло шиноби кажется романтичным, овеянным героизмом. Сам он не видел в этом ни романтики, ни героизма – работа как работа, просто вместо подписи бумажек или выпечки хлеба – чужая кровь и питание подножным кормом. То ли дело искусство…
- Кто остальные?
- П-простите что?
- «Один из величайших шиноби поколения», значит, как минимум двое. Кто второй? – ему действительно почти интересно. В свои пятнадцать он еще не встречал сверстника, способного бросить вызов его марионеткам.
- Я не… - гражданский теряется, его виски начинают влажно поблескивать от пота. – Я не очень-то в этом и разбираюсь, если честно…
Мужчина нервно смеется, пытаясь скрыть неловкость. Сасори безучастно кивает и отворачивается.
- …не обращай внимания, - доносится до него приглушенный шепот. – Эти головорезы всегда такие…
«Головорезы»? Сасори вспоминает, что в одной из миссий ему действительно пришлось отрезать противнику голову нитью с алмазным напылением, но это было лишь раз, потом он старался избегать подобного – слишком уж грязный и затратный способ умерщвления. Вот яды – другое дело: элегантно и форму не пачкает.
А церемония, тем временем, подходила к концу: бормотание священника стихает, Третий наклоняется, целуя жену. На секунду в зале повисает гробовая тишина, а потом помещение наполняется гулом сотен голосов, все что-то говорят и зачем-то аплодируют. Сасори, далекий от таких тонкостей жизни гражданских, на автомате повторяет то, что делают остальные. Наконец, они встают со своих мест и растянутой, словно бесконечная многоножка, процессией, движутся в другой зал дворца.
Помимо Сасори среди собравшихся рассеяно еще с полсотни шиноби – десяток из них старейшины, а остальные из личной охраны Каге. Что делает он сам на этом сомнительном мероприятии, Акасуна доподлинно не знал, но подозревал, что его решили «выгулять», чтобы щегольнуть перед большими шишками.
Сасори все это порядком раздражало, но он не мог сказать «нет» - рвать с селением еще рано, а ослушаться если не приказа, то приглашения Казекаге опасно чрезмерным вниманием со стороны АНБУ. Вот и приходится терпеть – плестись вслед за остальными, разглядывая складчатые затылки, откормленные загривки.
На секунду толпа вокруг него расступается, он видит молодоженов отчетливо и совсем близко. Дочка дайме улыбается, и по тому, как именно напряжены лицевые мышцы, Сасори понимает, что искренне – она счастлива. Третий улыбается ей в ответ – только уголками рта, хотя раскосые глаза придают ему вечный лукаво-насмешливый вид. Акасуна не может определить, искренен ли Каге, но обещает себе, что делая из Третьего марионетку, постарается максимально точно передать этот золотистый прищур.
В зале, куда его выносит поток людей, накрыты столы. Еды не просто много, а чрезмерно много, Сасори кажется, что этим изобилием можно накормить целую армию. Но никого, кроме него, это, похоже, не волнует – все рассаживаются по местам, сверяясь с бумажками.
Акасуна с удивлением понимает, что должен сидеть через человека от Третьего. Что это? Знак высокого расположения или паранойя? На всякий случай Сасори внимательно следит за тем, что ест и пьет Казекаге, получится очень неприятно, если будущий венец его коллекции отправится к праотцам, банально отравившись.
В какое-то мгновение их взгляды встречаются – всего на несколько секунд, но у Сасори в голове щелкает невидимая кнопка: он уже знает, как сделать для марионетки такие сияющие, словно янтарь, попавший в поток света, глаза.
Последний кусочек головоломки встает на место – сразу же по возвращению в Суну Сасори закроется в мастерской, где с головой погрузится в работу. Он ждал этого момента всю сознательную жизнь, поэтому сможет вытерпеть еще каких-то девять месяцев.
Сасори решает, что сделает это как только у Третьего появится наследник.
Сделает его бессмертным.

@темы: Сасори, фанфикшен, романс, ангст; драмма

---

Фетишист

[Анхэна]

Название: Фетишист
Автор:  Анхэна
Бета:  Киноварь
Пейринг: Наруто/Какаши
Рейтинг: R
Жанр: слегка angst, слегка романс, слегка флафф
Дисклеймер: мир и герои принадлежат Кишимото-сама
Предупреждение: непонятный таймлайн (альтернативный постшиппуден - Наруто старше Какаши), АУ в каноне, ООС.
От автора: для  franny* на заявку: Какаши ворует вещи Наруто и ничего не может сделать с этой зависимостью.

Фетишист

В кабинете Хокаге хозяйничал сквозняк: открытые нараспашку окна и дверь давали волю ветру. Бумаги в полном беспорядке валялись вокруг стола, ручки и свитки скатились на пол, и только фотография седьмой команды в тяжелой рамке осталась на месте.
– Да что же это?! – удивился Хатаке Какаши, переступив порог кабинета. – Куда же Наруто-сенсей делся?
Листки бумаги лениво шевелились на сквозняке, а иногда даже перелетали с места на место от особо сильных дуновений ветра. Первым порывом Какаши было скорей закрыть дверь, но ему тут же показалось неудобным оставаться одному в кабинете Хокаге, да еще и в эпицентре всей этой бумажной мешанины. Ведь в кабинет Хокаге мог зайти не только сам Хокаге, но и кто-нибудь еще. Можно было конечно закрыть окна, но тогда через несколько минут в помещении станет нечем дышать. Пока Какаши размышлял, как поступить, вернулся сам Хокаге и торопливо закрыл дверь. Листки бумаги, описывающие секретные техники и содержащие сверхсекретные отчеты о выполненных миссиях, послушно опустились на пол.
Окинув взглядом масштабы бедствия, Наруто почесал затылок:
– Мог бы хоть дверь закрыть, сквозняк же!
– Миссия выполнена, Хокаге-сама, жертв нет, – Какаши преклонил колено в церемониальном поклоне, протянул отчет.
– Хорошо, положи… куда-нибудь. Ты представляешь, никак работать не дают, сюда иди, туда иди, везде срочно, и все внимания Хокаге требует, дверь эта еще, чтоб ее! Какаши-кун, помоги мне бумажки, в смысле документы, собрать.
– Хокаге-сама, – осуждающе произнес «безымянный АНБУ», и, присев на корточки, принялся собирать бумаги.
– Ты прав, – Наруто улыбнулся и потрепал Какаши по голове, скрытой под капюшоном формы Анбу, – но нет же никого.
Какаши сгрузил на стол пачку собранных вперемешку бумаг и свитков, Наруто плюхнулся на свой стул и уныло пошевелил край стопки:
– А ты не мог бы их как-нибудь по порядку собирать?
– Хокаге-сама, это же секретные документы!
– Ладно, зануда маленький, понял. Все сам, особенно бумажки, как интересные миссии, так желающих полно, а как бумажки, так все сам, – забубнил Хокаге под нос.
Какаши критически огляделся, выискивая незамеченные документы, увидел под столом одинокий листок и несколько ручек, полез доставать. Выбираясь из-под стола, приложился затылком о его край, чертыхнулся вполголоса.
– Разрешите идти, Хокаге-сама.
– Иди, конечно. И если встретишь по дороге какого-нибудь моего секретаря, отправь его сюда.
Какаши кивнул и, уже выходя за дверь, услышал негромкое:
– Приходи, ужинать, Какаши-кун.

Дома Какаши первым делом направился в душ. Разделся, побросал форму в корзину для грязного белья. Из кармана штанов выпала ручка и стукнулась о пластиковый край. Ручка, подобранная в кабинете Хокаге, ручка Наруто-сенсея. Какаши наклонился, подобрал «забытую» вещицу, ту самую, что словно бы случайно положил в карман.
Покрутив ее между пальцами, Какаши стукнулся лбом о висевшее в ванной зеркало, закрыл глаза и помотал головой, оставляя на стеклянной поверхности жирный след. Это было выше его сил.
Если бы Какаши спросили, с чего же все началось, он бы ничего не сказал, угрюмо отвел глаза. Но это не значило, что он не помнил. Помнил очень душное помещение, множество народа и Пятую Хокаге за столом. Она выглядела усталой и больной: терла виски, лоб, несколько раз пыталась встать и выйти, но темноволосая женщина, Шизуне, стоявшая позади нее неотлучно, каждый раз усаживала правительницу на место. Какаши помнил потную ладошку Рин, доверчиво вложенную в его собственную руку. Каждый из них ждал своего приговора: их разбивали на команды и назначали учителя для каждой группы маленьких шиноби.
Было совершенно непонятно, почему имя Хатаке оказалось в самом конце списка генинов, однако, когда выпускникам Академии вручали дипломы об ее окончании и протекторы с символом Листа, Какаши хитай-ате не хватило. Он стоял в самой середине зала у стола Хокаге, и все смотрели на него. Цунаде-сама приподняла тонкую бровь и обернулась к Шизуне, та пожала плечами и шепнула что-то на ухо Хокаге.
– Получишь свой протектор после церемонии в канцелярии, – она заглянула в документы, – Какаши-кун.
Смяв в руках ни в чем не повинный диплом, Какаши гордо вздернул нос и отправился к своему месту.
– Ну нет, Баа-чан, – не стесняясь нарушить церемонию, закричал один из дзенинов, будущих сенсеев, – так не годится. Вот, держи, Какаши-кун. Или нет, давай я сам завяжу. Так же полагается.
Какаши встретился взглядом с человеком, подошедшим к нему. Узумаки Наруто, знаменитый герой последней четвертой Мировой Войны Шиноби, завязывал ему свою бандану, чуть влажную от пота с внутренней стороны.
– Спасибо, – тихо ответил Какаши, тщательно стараясь, чтоб его голос не задрожал.
– Служи своей Деревне, – улыбнулся Узумаки Наруто и взлохматил слипшуюся челку.
Конечно, именно его спустя полчаса назначили учителем команды номер семь.
Придя домой в тот день, Какаши долго разглядывал свой хитай-ате, прослеживал пальцами каждую царапинку на металлической пластине, а потом повязал на лоб и бесцельно бродил по деревне до самого вечера. Ему хотелось, чтоб все увидели его новый протектор, хотелось каждому встречному рассказать, кто именно носил эту вещь еще несколько часов назад. В ту ночь он даже спал, не сняв бандану.
Запустив руки в торчащие пыльные волосы, Какаши шагнул под душ, улыбаясь своим воспоминаниям. Он стал гораздо сильнее с тех пор, и Наруто-сенсей гордился им.
Намылив волосы, он с зажмуренными глазами встал под горячие струи. Чувствуя, как пена кусками сползает по его груди, спине и ногам, он, не открывая глаз, нащупал оставленную у зеркала ручку, тут самую, которую принес из кабинета Хокаге, ручку, которой писал Узумаки Наруто, его сенсей и Хокаге. Металл ручки практически мгновенно нагрелся под горячей водой, и Какаши, все так же не открывая глаз, покатал ее по своей груди, задел кнопкой соски и спустился на живот, засунул кончик ручки себе в пупок.
Член стоял уже давно, с тех самых пор, как Какаши поднял ручку с пола в кабинете Хокаге. Что он сделает с ней, Хатаке представил сразу же. Сил ждать больше не было: Какаши оттянул крайнюю плоть, обнажил головку и с трудом засунул кнопку ручки в узкое отверстие уретры. Было чертовски больно, но вынимать ручку Какаши не спешил, воспринимая это как наказание за очередную кражу личного имущества Хокаге.
Хатаке придержал левой рукой ручку внутри, а правой задвигал по члену, было так больно, что почти хорошо. Ему представилось, что вот сейчас, в эту самую минуту, зайдет Наруто-сенсей, широко усмехнется, привычно растреплет Какаши волосы и, не сказав ничего, отберет у него ручку. Он прижмется сзади, заставит Какаши опереться руками о стену, а сам начнет ласкать его член рукой, сжимая сильно и уверенно.
Хатаке выдернул ручку из уретры, сжал ее в руке, вместе с ней задвигал по члену, царапая его небольшим ободком в середине. В его мечтах Наруто-сенсей целовал волосы у него на затылке, а сам он терся задом о член сенсея.
Какаши кончил, пачкая руку, ручку и стену душевой.
Открыв глаза, он увидел синие потеки чернил на своем члене и руке – паста потекла.
– Ну вот, испортил мою любимую ручку, – сказал Наруто-сенсей из его эротической фантазии.
– Простите, я все верну, честно.
Наруто-сенсей засмеялся и «растворился» до следующей дрочки.
Смыв с себя остатки пены, спермы и чернил, Какаши вылез из душа. Он собирался немного поспать после миссии.
Ручку положил на специальную полочку в спальне, к предыдущим своим трофеям: памятному хитай-ате, брелку в виде спиральки, палочкам, украденным из Ичираку-рамен после совместного обеда с сенсеем, носовому платку, резинке для волос и особой гордости коллекции – порванной серебряной цепочке.
Какаши не мог с собой ничего поделать, это было зависимостью, самой обычной, тривиальной зависимостью, он не мог упустить случая завладеть вещью сенсея. Сначала он даже обещал себе, что все вернет, подержит немного в руках и вернет. Но расстаться со всем этим было просто невозможно. Это были для него настоящие сокровища, и если бы в доме начался пожар, эти безделушки, практически мусор для любого другого человека, стали бы первым, что он бросится спасать.

Узумаки Наруто, Шестой Хокаге, жил один. У него был небольшой двухэтажный дом с двумя практически пустыми комнатами, маленькой кухней и просторным балконом на втором этаже. Забора вокруг не было, вместо него дом окружал большой заброшенный сад. Жилище Хокаге было крайне непрезентабельным и чаще всего тихим, безлюдным. Для официальных приемов и встреч была Резеденция, для встреч с друзьями – бары, парки, Ичираку-рамен, тренировки.
Дверь в дом всегда была открыта, другой вопрос, что немногие знали об этом. Какаши знал. Он вошел в небольшой холл, не постучавшись:
– Наруто-сенсей, – громко крикнул Какаши, чтобы учитель услышал его даже на втором этаже.
– Привет, я тут.
– Я рано пришел? – Какаши посмотрел на одетого в одни оранжевые шорты сенсея. Он расчесывал волосы, то и дело выпутывая расческу из гривы длинных волос.
– Нет конечно, проходи в комнату, ужин почти готов. Подожди немного.
Какаши был в доме учителя далеко не впервые, и каждый раз поражался спартанской обстановке, царившей внутри. Посреди комнаты стоял котацу, в это время года не накрытый футоном, а в углу – шкаф с книгами.
Наруто вернулся спустя минуту, он перекинул через плечо волосы и сноровисто заплетал их в длинную косу.
– Ты префтавляешь, ни одной рефинки нафти не могу, – пожаловался Наруто, держа расческу в зубах.
– Что?
– Фосьми, – попросил Наруто, вытянув вперед шею.
Какаши взял протянутую расческу. Опустил руку с ней вниз, незаметно сжал в ладони, погладил пальцами мокрое от слюны дерево. Сердце забилось часто-часто и так громко, что казалось, будто вся округа в курсе частоты сердечных сокращений одного из конохских АНБУ.
Наруто не обратил на это внимания, доплел косу, взял из рук Какаши расческу, расчесал конец косы, положил ее на край стола.
– У тебя случаем резинки нет? Не поверишь, весь дом обыскал – все куда-то растерялись.
– Мне не нужны резинки.
– Знаю, но вдруг где моя завалялась, – Наруто посмотрел в единственный видимый глаз своего ученика.
Тот отрицательно покачал головой.
Наруто пожал плечами и закинул не завязанную косу за спину. Там она почти сразу начала расплетаться.
Из кухни вышли два клона Узумаки, точно так же одетые лишь в шорты, тонкие спирали закручивались на животе у каждого из них, а длинные косы одинаково свешивались с левого плеча. Они несли ужин. На ужин был не рамен, а рыбное карри.
– Хм… куда же все палочки подевались? – один из клонов посмотрел на Какаши внимательными синими глазами.
Другой клон хлопнул первого по плечу:
– Они на кухне, сейчас принесу.
Принеся палочки, клоны рассеялись.
Ели молча. Какаши внимательно следил за медленно распускающейся косой сенсея, лежащей на плече, а сам Наруто, задумавшись, неторопливо пережевывал рис.
– Как тебе в АНБУ, Какаши-кун? – наконец спросил словно бы очнувшийся сенсей.
– Нормально.
– Да? Я тоже когда-то служил в АНБУ, правда недолго, не мое это.
– Я знаю.
Наруто помолчал, накрутив на палец шнурок с голубым кристаллом.
– Что-то Цунаде-баа-чан совсем потерялась куда-то, пару месяцев уже от нее ни слуху, ни духу. С тех пор, как я порвал ее цепочку, ни одной весточки не приходило. А по моим подсчетам, она должна была давно проиграть все деньги и вернуться.
Какаши бросило в холодный пот. Его не интересовала Пятая Хокаге с ее проигранными деньгами, будь это хоть весь золотой запас страны Огня, но это был уже третий намек за последние полчаса.
– Схожу в туалет, – Какаши вышел из-за стола и пулей бросился в уборную. Его лицо пылало, благо за маской и банданой этого было почти не видно.
Когда Наруто спросил про резинку, Какаши не почувствовал намека, хотя ясно представил оранжевую резинку сенсея, лежащую на специальной полочке в своей квартире. Про палочки клон явно пошутил, но это было достаточным поводом, чтоб напрячься. Теперь, когда была упомянута злополучная цепочка, Какаши перестал сомневаться: учитель знал его сокровенную тайну. Таких совпадений просто не бывает.
В туалете Какаши склонился над раковиной и, освободив от маски лицо, плеснул в него холодной воды. Очень хотелось сбежать, позорно и малодушно. Толку только в побеге не было – с учителем все равно придется встретиться, причем в ближайшее время, если не завтра, то послезавтра. От Хокаге и миссий не убежишь. С другой стороны, мысль о побеге все равно была очень привлекательна. Так у него будет время все обдумать и решить, что сказать сенсею. Какаши уже поднял руки, чтобы сложить печать перемещения, но в дверь постучали:
– Какаши-кун? У тебя живот прихватило? Там на стене аптечка, если надо.
– Нет, все в порядке, – Какаши поспешно открыл дверь.
– А говоришь, все в порядке. Что-то точно случилось. Тебе просто нужно нормально питаться, хотя бы то время, что ты не на миссии. Можешь приходить ко мне ужинать хоть каждый день.
– Перестаньте, пожалуйста, Наруто-сенсей. Вы же знаете, что с моим животом все в порядке.
И тут Какаши понял, почему учитель так внимательно на него смотрит:
– Я так давно не видел тебя без маски.
– Я умывался, – он дернулся нацепить маску обратно, но Наруто перехватил его руки.
– Скажи мне, ты планируешь перетаскать все мои вещи, или у тебя есть система отбора?
– Конечно нет! Я не собираюсь красть все ваши вещи. Отпустите меня. Я схожу домой и принесу все.
– Не нужно, мне просто интересно, зачем они нужны тебе.
– Я… Это не имеет значения, я просто все верну.
– Я знал твоего отца, – внезапно сказал Наруто и взял в свои ладони лицо Какаши. – Ты так похож на него.
– Знаю.
– Тебе не нужно прятать лицо. Сакумо был одним из лучших дзенинов Конохи, а те, кто не согласны с этим, просто дураки.
Какаши отступил на пару шагов и натянул маску обратно. Без нее ему было непривычно и холодно, он словно был открыт всем ветрам на свете.
– Пойдем, доедим, – Наруто смотрел на ученика с сожалением.
– Нет, я лучше пойду домой.
– Не уходи голодным. К тому же, я наверно хочу тебе кое-что сказать.
Учитель выглядел задумчиво и неуверенно. Даже спина его выглядела растерянной.
Они снова ели молча. Какаши не знал, куда деться от неловкости и снова уставился на косу сенсея, точнее, на уже практически полностью распустившиеся волосы. Мысли о том, как эти самые волосы накроют его лицо, спрячут с двух сторон, когда учитель наклонится поцеловать его, он гнал прочь, как что-то еще более постыдное, чем собственный фетишизм. Сейчас для этого было не время.
– Знаешь, я решил, – Наруто улыбнулся широко и радостно, – оставайся жить тут, если хочешь. Тогда тебе не придется красть мои вещи. Они всегда будут у тебя под рукой. Здорово я придумал?
– Что вы хотите сказать?
– Только то, что сказал. А дальше разберемся.
Какаши снова посмотрел на волосы Наруто: коса расплелась окончательно и распалась на три толстые пряди; взглянул в тарелку, собрал несколько оставшихся рисинок; кивнул, не поднимая глаз.

@темы: Какаши/Наруто, фанфикшен

---

Naruto Big Bang

[Свиток с техникой]

Правила
Приём заявок от авторов и переводчиков (до 18.01)
Приём заявок от иллюстраторов (до 18.01)

<div align="center"><a href="http://narufest.diary.ru/" target=_blank><img src="http://static.diary.ru/userdir/3/0/7/9/3079818/76954125.jpg"></div>

@темы: видео, арт, фанфикшен

---

[Амирам]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Его дети

[Maksut]

Название: Его дети.
Автор: Maksut
Бета: Meliorator
Персонажи: Сарутоби Хирузен, Сарутоби Асума, упоминается Джирайя, Сарутоби Бивако, ОМП.
Рейтинг: G
Жанр: ангст, рефлексия, повседневность
Размер: 1500 слов
Дисклаймер: мир и персонажи принадлежат М. Кишимото. Выгоды не получаю
От автора: AU в рамках канона, ООС. Много рефлексий. Таймлайн: первые главы манги, возвращение Асумы в Коноху. Написано для II тура "Фанфикеров-лузеров"
Саммари: Шиноби должны умирать молодыми – в зените силы, в ореоле героизма и жертвенности. Но что, если судьба распорядилась иначе?
Посвящается: Meliorator!


____________
Рост Хирузена Сарутоби – 163 см.
Из-за фамилии Сарутоби (猿 Сару означает "Обезьяна") Первый и Второй называли его "обезьяна".

Чернильная вязь легко стелется по белому телу бумаги: аккуратные иероглифы складываются в слова, а те в предложения. Почерк красивый, не придерешься, впрочем, как и полагается Хокаге. Сарутоби хмыкает и отодвигает заполненный свиток, давая чернилам подсохнуть.
А ведь были времена, когда Второй лишь качал головой, что мол хоть ты, Хирузен, и обезьяна, а пишешь как курица лапой… Как же давно это было, сейчас начинает казаться, что и не в этой жизни даже.
Похлопав себя по карманам, Сарутоби находит трубку и туго затянутый кисет с остатками табака. Дурацкая привычка, вон и Асума подхватил, едва вырвавшись из-под родительской опеки, сколько его потом Бивако пилила, что родному сыну пример дурной подает… Но что вспоминать былое? Лучше забить полную трубку ароматного табака, распахнуть в кабинете окна и, шикнув на вездесущих воробьев, облюбовавших подоконник, закурить. И пусть белые маски АНБУ на соседних крышах с любопытством заглядывают в окно, чего они там не видели? Все видели, все знают. Сарутоби и сам когда-то скрывал лицо, но с гордостью носил алые завитки татуировки на плече.
Да, было время… Было и прошло.
Как и все в этой жизни.
Коротко вспыхивает крошечный язычок огня и в костяной чаше зарождается сизый дымок. Приятная горечь мягко течет внутрь, перекатывается по языку, шелковой поступью пробирается в легкие… Хороший табак, Джирайя из самой Страны Гор привез, жаль, что заканчивается быстро… Губы невольно трогает улыбка: знает, чем старику угодить, паршивец.
Хотя какой уж паршивец? Без пяти минут старик, как и сам Сарутоби, а все никак нагуляться не может, все бродит по горам и долам с кипой страниц в заплечном мешке, да неуемной жаждой до девок в штанах… Иногда навещает учителя – проходит мимо стражи на воротах что призрак – невидимый, бесшумный, а потом вразвалочку шествует по Резиденции, прицениваясь к новеньким штабным девчонкам, отпуская шуточки и щипая всех под шумок за мягкие места.
Да только что толку ото всех этих плясок? Как был один, словно перст, так и останется до конца жизни… Но что поделать, это путь отшельника – чужака среди своих и своего среди чужих. Наверное Хирузен понял это даже раньше, чем сам Джирайя, раньше пророчества великого Огама Сеннина.
Вечный поиск истины и себя… Джирайе не нужны ни женщины, ни деньги, ни слава, потому что единственно важное в его жизни – дорога, а она под ногами у него уже есть.
Сарутоби вздыхает и пару раз кашляет, подавившись дымом. Воробьи заливаются хохотом: чир-чир, старый ты уже совсем, Хирузен, бросай свою трубку!
Но он на то и Сарутоби, что упрямый - снова затягивается и снова гонит надоедливых птиц от окна. Вот только мысли свои не отогнать так же просто, не улетят они, испугавшись, лишь взовьются траурным вороньем, накинутся стервятниками.
Чир-чир, Хирузен, что же ты наделал? Как же их упустил их, маленьких своих несмышленышей? Как же теперь в глаза учителю смотреть будешь, когда встретишься с ним вновь? Что скажешь жене, чем оправдаешься, ты, потерявший одного сына и не сумевший удержать второго?
Но не станет он оправдываться, даже не попытается. Потому что нет ему оправдания.
А ведь его еще называли гением!.. Глупцы. Какой же он гений, раз не смог уберечь самого главного? Учитель учителей, смех, да и только.
Он мог быть сколь угодно великим шиноби, мог знать тысячу техник…. Но он не увидел того, что творилось у него под носом, не разглядел, не понял, не сумел предотвратить! Воспоминания режут по живому, все внутри холодеет, даже через столько лет все еще невыносимо больно.
Как же так? Его мальчик, на которого он возлагал столько надежд…. Но даже в этом он спасовал – не смог остановить ту разрушительную силу, что сам же и взрастил.
Жизнь показала, что шиноби из него многим лучше, чем учитель. И возможно, не попади эта троица в его руки, все бы сложилось иначе, но…
Нижний ящик стола чуть скрипит, на пальцах остается пыль, так давно он его не открывал. Где-то здесь, под завалами старых бумаг должна быть…. Вот же она, выцветшая от солнца и времени, знакомая до последней черточки.
Он и Джирайя – словно сын и отец, с одинаково встрепанными волосами, с решительными и прямыми глазами, принцесса Цунаде – любимица Второго, светлая, нежная, словно цветок, выросший под защитой родового древа Сенджу, и Орочимару… Спокойный, полный тихой грусти, с острым умом и таким же острым языком.
Его дети, такие же, как и Асума и Асида, которым он менял пеленки в перерывах между миссиями и кормил по пять раз за ночь, лишь бы не будить прикорнувшую Бивако. Его дети… Несчастливые, рожденные войной и воспитанные войной. У них не было иного пути – они должны были стать легендами, или умереть.
Отшельник, Изгнанник и Беглянка.
Под сердцем вдруг тянет.
Кажется ему и в правду пора бросать курить…. Но трубка дымит, манит, Сарутоби глотает горький дым, опускается в глубокое кресло.
Чернила уже давно высохли, пора бы заканчивать с бумагами…. Но какие бумаги? Не до того уж – наплывает откуда-то издалека, накрывает с головой, что одеялом или теплой приливной волной. Не уйти.
Все оставленное за спиной кажется ярче: словно солнечный свет был пронзительнее, трава зеленее, а деревья выше. Сарутоби не обманывает себя, зная, что это всего лишь ностальгия, но…
Стук в дверь.
Как кстати.
Сарутоби прячет старую фотографию под кипу расстеленных на столе свитков. На пороге стоит Асума в сопровождении штабного АНБУ. Хирузен дает знак, чтобы их оставили одних.
При взгляде на сына, груди Третьего что-то мучительно сдавливает: вот уже и его младший стал старше Асиды. Навечно молодого, оставшегося в Камне Памяти Асиды, чьим живым воплощением терзает селение Конохомару.
Несколько секунд они молчат, и в этом безмолвии отчетливо ощущается привкус давних обид. Но вдруг Асума широко улыбается и белые зубы на смуглом лице блестят ярче полированной стали.
- Давно не виделись, отец.
Асума…
- Давно.
От сына пахнет сигаретами, солнцем и храмовыми благовониями. Его мальчик уже и не мальчик вовсе – возвышается почти на две головы, а от крепких объятий трещат старческие кости. И все же как хорошо, что он пошел в родню Бивако, крепкую и высокую, а не в низкорослое и жилистое племя Сарутоби, мимоходом думает Третий.
- Страна гор? – поведя носом, кивает в сторону догоревшей трубки Асума.
Хирузен улыбается.
- Осталось чуть-чуть, могу угостить.
- Спасибо, но я пытаюсь бросить, - Асума приподнимает рукав форменной водолазки, показывая белые квадратики пластыря. – Знакомый медик посоветовал, сказал, что гражданским помогает.
- Да ну, глупости все это, - отмахивается Третий, но тут же спохватывается. – Хотя молодец, что бросаешь, мать бы одобрила.
В последний раз они виделись почти пять лет назад, когда на приеме у Дайме Огня Хирузен узнал в одном из телохранителей сына. Но тогда они оба не подали и виду, что знакомы, а сейчас…. Третий вновь возвращается за стол и подтягивает к себе свиток, осталось всего ничего – расписаться, да запечатать по всем правилам. Дело не требует спешки, но ему просто нужно занять чем-то руки.
- Прости меня, - вдруг говорит Асума.
Рука с кистью вздрагивает и на свиток падает клякса. Видимо прав был Второй…
- Ты не должен просить у меня прощения, - аккуратно промокая бумагу, строго говорит Третий. А потом, подняв взгляд на сына, смягчившись, добавляет. – Просить прощение должен я. Знаешь, понимание того, что ты не был гениален во всем, за чтобы ни брался, приходит лишь со временем…
Асума чуть хмурится, а потом вдруг хмыкает, повеселев.
- Ты ли это, отец?
- Я всего лишь старая обезьяна, по недосмотру облаченная в плащ Хокаге.
Асума смеется так громко, что воробьи, вновь вернувшиеся на излюбленное место, улетают, возмущенно хлопая крыльями.
- Ты Хокаге до мозга костей, отец, возможно именно в этом твой единственный недостаток… - Асума чуть подается вперед и тянет за деревянный уголок, выглядывающий из-под бумаг. – Ты видишь в людях лучшее... Но это Воля Огня. Без нее не было бы ни меня, ни тебя, ни Конохи.
- Почему ты вернулся? Я ведь зову тебя уже не первый год, - вдруг задает Третий единственный волнующий его вопрос.
- Много лет я защищал Дайме, многое слышал и многое видел. Над нашими головами сгущаются тучи, отец, - лицо Асумы серьезнеет и он словно бы разом становится старше.
- Я знаю, - устало отвечает Хирузен, запечатывает свиток, плавя твердый воск чакрой и оставляя на нем оттиск своей печати. – Это послание в Страну ветра. До меня доходят тревожные вести о дипломатических контактах между Суной и Звуком… И если это так…
- Если это так, то тебе понадобиться моя помощь.
Может он был не так уж и безнадежен?
Асума улыбается, а Хирузен, по привычке уже, благодарит всех богов за то, что почти целую жизнь назад первая красавица Конохи вдруг, повинуясь капризу судьбы, обратила на него внимание. На него, вечно взъерошенного, шкодливого, едва-едва достающего ей до виска, день-деньской ошивающегося вокруг женских бань…. Обратила внимание и ответила взаимностью на неловкие ухаживания, не осмеяв неопытности, и не смутившись шепотка подруг.
Как-то, лет через десять из совместной жизни Бивако пошутила, что любовь зла и можно полюбить даже обезьяну… Полюбить и остаться рядом на всю жизнь, разделив и горе, и радость, и даже бремя власти.
- К черту, - вдруг говорит Асума и сдергивает с предплечья пластыри. – Давай свой табак.
Третий усмехается и достает кисет.
Кажется, Джирайе вновь придется наведаться в Страну гор, а потом навестить старого учителя.

@темы: Асума, фанфикшен, ангст; драмма

---

Забавы для двоих (Асума/Эбису)

[Lavender Prime]

Название: Futari Asobi (Забавы для двоих)
Автор: Kayanagi Tatsuru
Переводчик с японского:  Lavender Prime
Эдитор:  aijaturkel
Пара/Персонажи: Асума/Эбису
Рейтинг: G
Жанр: флафф
Статус: закончен
Дисклеймер: всё - Кишимото
Ссылка на источник: Aarin, сканнер пожелал остаться анонимным
Разрешение на использование сканов: получено
Примечание переводчика: Просто мини-зарисовка с необычным пейрингом
Количество выкладываемых страниц: 5
Ссылка на архив: 1 Мб

1. 2. 3.
4. 5.

@темы: Асума, Эбису, додзинси

---

Исповедник

[серафита]

Название: Исповедник
Автор:  серафита
Бета: нет
Пейринг\Персонажи: Мадара, Наруто, Мадара/Наруто и Наруто/Саске
Дисклеймер: отказываюсь
Рейтинг: PG
Жанр: романс, преслэш
Размер: мини
Состояние: закончен
От автора: писано для  Хриза Амирани в качестве деньрожденского подарка
Саммари: Наруто нужен собеседник
Примечание: учитываются последние главы манги, постканон

Наруто скользит босыми пятками по отполированному полу.
Ему нравится расхаживать в этом доме босиком, и нравится, что доски пола покрыты лаком. И то, как они впитывают тепло – тоже.
Вообще-то, конечно, узнай кто-нибудь, какое детское искреннее удовольствие он получает от посещений этого дома, его бы заперли в Конохе навеки. Сакура так точно упрятала бы в госпиталь.
А старейшины и без того время от времени норовят запихнуть за три каменных стены и триста спин отборных телохранителей.
Сокровище-рассокровище, впору прятать от голодного злого дракона.

Наруто шёл, улыбаясь своим мыслям. Мимо тонкой резьбы по светлому дереву, мимо каких-то острых колючих веток в низких напольных вазах вместо цветов, мимо лакированных панелей и ширм. В этом месте вообще было много белого и очень, очень много солнца. Вот за это, наверное, Наруто и любил обиталище Учихи Мадары.
Обитель, блин.
Последнее пристанище.
В кабинет хозяина дома он вошёл, широко улыбаясь.
Мадара обернулся на звук, окинул гостя неприятным цепким взглядом.
- Опять ко мне, Узумаки-сан? За что такая честь.
Последнее прозвучало с непонятной интонацией, не вопрос, но и не просто оборот речи. Скорее, раздумье.
- Ты же не против, - беззаботно сказал Наруто. Он обращался к Мадаре запросто и на «ты» с первой встречи, иначе не умел – такая уж натура. Зато Мадара не упускал случая уязвить своим «Узумаки-сан».
Что-то в почтительном обращении с самого начала было оскорбительное, особенно из уст этого человека. Больше Наруто так не называл никто.
- Я-то не против, - медленно сказал Мадара. - Но ты поостерёгся бы.
- Кого? - Наруто всё ещё улыбался, присел на подлокотник кресла, беспечно покачивая ногой, завертел головой.
- Как будто некого. Как там поживает мой родич?
Наруто поскучнел.
-Неплохо, - сдержанно сказал он. - Поживает.
Мадара прошёлся от стены к окну и обратно. Наруто следил за ним взглядом.
Гибкий, как мальчишка, с сильной спиной, ладными плечами. На легенду, тем более древнюю, Мадара никак не смахивал. Когда он расхаживал, грива моталась за ним, как чёрное полотнище. Наруто ужасно подмывало сделать что-нибудь эдакое. Недостойное.
Он следил за кончиком самой длинной острой пряди – почти до середины бедра – взглядом игривой молодой кошки.
- Эй, - Мадара повысил голос, - Ты меня вообще слушаешь?
Наруто виновато вздрогнул и очнулся:
- Что, извини?
- Я говорю, что вам не помешало бы немного бдительности, Узумаки-сан. В частности, ваш взятый на поруки друг нуждается во внимании.
- Ты рассуждаешь так, будто он домашнее животное, - досадливо буркнул Наруто. - Саске взрослый человек, он способен позаботиться о себе сам.
Мадара наградил его насмешливым взглядом.
- Но вы поручились за него. Ему оставили жизнь и отозвали ойнинов только из-за вашего слова. И потому, что это вы. Однако одна оплошность с его стороны – и все труды пойдут насмарку. А он, кажется, совершенно не дорожит своей жизнью.
- Знаю, - тихо сказал Наруто. - Он вообще... мало чем дорожит.
Вздохнул, разглядывая свои колени.
- Я рад, что ты здесь, Мадара.
Учиха высоко приподнял брови на это неожиданное признание. Повёл плечами:
- Я тоже.
Что Учиха Мадара умел в совершенстве, так это быть исключением. Он был носителем Вечного Мангёкьо и Риннегана, братоубийцей и Основателем, спасителем Пяти деревень и предателем. И ещё он был единственным, кто вернулся из-за черты и сумел обуздать и технику Кабуто, и естественные законы смерти.
Тронуть его не решились. Деревни предпочли решить, что он слишком ценен и уникален, чтобы убить его снова, отдали ему этот дом и изо всех сил попытались сделать вид, что всё так и было задумано.
У самого Мадары это получалось куда естественнее.
- Я думал, ты будешь в мастерской, - сменил тему Наруто.
- Сегодня я решил туда не ходить, - равнодушно сказал Мадара. - Ждал вас.
На самом деле Наруто нравилось наблюдать. Он всё ещё помнил своё изумление, когда узнал, что Мадара плотничает. И режет по дереву... В первый раз он просидел, как завороженный, два с лишним часа у крохотной мастерской за домом – пока Мадара не вышел оттуда, в штопанной рабочей рубахе, с низким столиком в руках, а затем медленным широким жестом смахнул рукавом последнюю тонкую стружку, перед тем как поставить своё изделие на четыре узорные ножки.
- Ничего особенного, - пожал он плечами на восторжённый взгляд. - Сенджу умел выращивать деревья, а я зато умел с ними работать. Старое увлечение.
Наруто, который из всего колюще-режущего умел обращаться разве что с оружием, был готов смотреть на Мадару с топориком, рубанком или стамеской до темноты в глазах.

Ну и если честно, с Мадарой можно было поговорить о Саске. Кажется, он вообще оставался единственным, с кем можно было о нём разговаривать, чтобы на лице у него не появилась эта преувеличенно внимательная болезненно-сочувствующая гримаса. Как при виде тяжелобольного, желающего побеседовать о своём диагнозе – и уйти неудобно, и слушать неприятно.

- Я буду к тебе и дальше приходить, - решил Наруто вслух.
- Я польщён, - спокойно сказал Учиха. - Чаю?
- Да, - вздохнул Наруто.

После того, как чай был выпит, Мадара сам проводил гостя к выходу. У порога Наруто задержался, задумчивым взглядом окинул дом и застывшего у раздвижной двери хозяина.
- Мне легко говорить с тобой, - сказал он спокойно.
Мадара пожал плечами:
- Знаешь эту поговорку – что ни говори мертвецу, он выслушает? Этим и хороши мёртвые. Из них получаются отличные исповедники.
- Ты не мёртв, - резко сказал Наруто.
Мадара не ответил.
- И я могу рассказать тебе о Саске...
- Разве это не признак моего состояния? - насмешливо перебил Учиха. - Я мог бы спросить тебя, почему ты не найдёшь собеседника в Конохе, но воздержусь.
- Они не станут слушать, - хмуро сказал Наруто, - даже если я попробую рассказать. Мои слова останутся для них просто шумом, и вместо этого они будут слышать совсем другое, то, что у них самих в головах. Даже Сакура.
- О да, - протянул Мадара, - просто удивительно, отчего они не желают слушать о предателе... С которым ты спишь, как думает одна половина, или рано или поздно будешь, как считает другая.
- Ты забыл третью, - Наруто растерялся от нечестного выпада, но быстро пришёл в себя и ответил язвительно. - Ту, которая полагает, что я должен это делать.
- Трёх половин не бывает, Наруто. - В голосе Мадары слышалась улыбка.
- У меня бывает, - буркнул его собеседник. - И ты назвал меня по имени.
- Да, - согласился Мадара.
Наруто глухо вздохнул, провёл пятернёй по волосам, ероша их ещё больше.
- Я никогда... этого никогда не было, - резко сказал он.
У Мадары вырвался какой-то резкий звук, почти возглас досады.
- Иногда я не могу понять, зачем я тут трачу время на мальчишку, который половину своего визита размышляет о том, как бы половчее оттаскать меня за волосы.
- Только ухватить!.. - растерянно выпалил Наруто. - То есть... ну... они так болтаются...
Он осёкся и окончательно замолчал, сражённый звуком, разносящимся по всей веранде.
Мадара смеялся.
Наруто топтался на пятачке у выхода, слушая это невероятное, в котором вскипали вулканы и потрескивало пламя, с низким вибрирующим «пфффффыррр» на выдохе.
Мадара скользнул вниз тёмной тенью.
Мигом оказался рядом, близко, и Наруто даже испугаться толком не успел.
Куда ближе, чем допустимо правилами приличия и безопасности, и границами личного пространства. Впрочем, «личное пространство» в отношении шиноби всегда было понятием растяжимым.
И пока Наруто решал, что именно задумал его непредсказуемый собеседник, и как на это следует реагировать, Мадара уже стоял вплотную, так, что Наруто почувствовал, как его дыхание шевелит волосы.
- Приходите ко мне ещё, Хокаге-сама, - тихо сказал он, и каждое слово отдавалось теплом на коже Наруто. - Я сделаю вам столик и полки для свитков в кабинет.
- Это, несомненно, будет самым дорогим заказом в истории Конохи, - пробормотал Узумаки.
- Я сделаю вам скидку.
И поцеловал в висок.
Наруто попятился, переводя дух:
- Я и не замечал, что мы почти одного роста, - сказал он.
- Это потому, что я всегда появляюсь на возвышении и занимаю выгодную позицию, - тихо отозвался Мадара.
Наруто только сейчас сообразил, что Мадара и вправду стоял на взгорке.
- До встречи, - быстро сказал он, развернулся и быстро пошёл, почти побежал в сторону поляны, где его ждала отставшая на несколько часов охрана.

Сакура, естественно, высказала всё, что думала о его беспечности и неосторожности. Хорошо хоть, наедине и за пределами слышимости остальных.
- Прекрати, - резковато перебил её Наруто. Он всё чаще начал задумываться о проблеме субординации, если половина твоих подчинённых – друзья. - В конце концов, я Хокаге. Было бы удивительно, если бы я по крайней мере не мог избавиться от нежелательного сопровождения. Вас же никто не заставлял гоняться за мной.
- Мы и не гонялись, - Сакура сложила руки на груди. - Я сразу велела направляться сюда. Как будто я не знаю, к кому ты ходишь. В этот... склеп.
Она брезгливо поморщилась.
- Да уж, - пробормотал Наруто. - Страшный-страшный дом, где живёт страшный хозяин, который ест маленьких детей...
- Что он сделал? - Резко спросила Сакура.
- Ничего, - устало сказал Наруто. - Не поверишь, но он даже пальцем меня не тронул.
Он вспомнил, как Мадара стоял вплотную, прикасаясь только губами.
Страшный, древний монстр, то ли уставший от скуки, то ли решивший поиграть.
- В следующий раз надо прихватить саке, - вслух сказал Наруто. - И скажи-ка мне, у нас в резиденции найдётся место для пары новых полок для свитков?

@темы: драбблы, фанфикшен, романс

---

ПЕРВЫЙ ДЕНЬ ТИШИНЫ.

[Амирам]

Название: Первый день тишины.
Автор: Амирам
Бета: я альфа, я бета
Пейринг: Ибики/НМП(Пёс)
Дисклеймер: все права не мои, Масаси Кисимото
Рейтинг: NC17
Жанр: ангст, драма
Размер: мини
Состояние: закончен
От автора: Это мой акт реабилитации по отношению к Ибики-сама. Хотя, вряд ли он был бы рад...

Части 1 и 2

www.diary.ru/~IchaIchaParadise/p173215018.htm

Часть 3

www.diary.ru/~IchaIchaParadise/p173288987.htm

Ибики-сан

Часть 4

***
В лесах на границе Страны Рисовых Полей всегда было неспокойно. Туда стекались многие отступники и просто разбойники. Устраивали себе перевалочные пункты, склады, строили в дебрях поселения, в которых можно было купить, продать или продаться, найти работу, или потерять жизнь. Именно к такому месту и отправилась разведмиссия в составе Пса и его напарника. Так что Морино Ибики и двое из АНБУ передвигались по явному следу; не церемонясь, ночью проникли к негласному главарю в дом и расспросили его о местных делах – достаточно вежливо - никто не умер. После этого, получив информацию, отправились глубже в лес, продвигаясь быстро, но очень осторожно. Сведения предполагали, что сеть шпионов, из тех, что продадут информацию кому угодно, лишь бы платили, обосновалась восточнее, совсем недалеко. Вскоре они наткнулись на дозор, который их, впрочем, не остановил, да и не задержал почти. Идти пришлось медленнее, хоть и потряхивало Ибики от беспокойства и нетерпения, но он понимал, что поторопившись можно жизнь потерять и своих не спасти. Так что на окраину поселения они вышли ночью: среди толстых стволов стояло всего около пяти скособоченных домов, один из которых уже пылал, а второй только занимался. Ибики рванулся вперёд, чувствуя, что не зря подожгли, АНБУ прикрывали его с боков. Отпор они встретили хоть и не многочисленный, но отчаянный. Посылая из своих рук смерть, пыточник достиг первого пылающего дома и, выбив дверь ногой, ворвался внутрь. Среди дыма он с трудом заметил скорчившееся у стены тело, подскочил, взял осторожно на руки изуродованного шиноби, выбежал из здания. На руках у него был не Пёс, чёрные, в засохшей крови волосы, порезы на лице и теле, вырванные ногти, нехватка пальцев – всё это не было смертельным. Но у раненого больше не было глаз - широкие кровавые потёки на лице не оставляли в этом сомнений, он был подвергнут пыткам. Внутри у Ибики всё похолодело – где же Тануки? Как он? Жив? Или?... АНБУ вели бой, так что, положив шиноби в темноте леса под деревом, Ибики бросился к другой хижине. Его Пёс стоял у дальней стены, прикованный за руки, бессильно повиснув на цепях, но крови на нём было гораздо меньше, чем на его напарнике. Разрубив катаной оковы, пыточник подхватил падающее тело, метнулся из здания в тень деревьев и лишь там позволил себе быстро осмотреть парня. Тот был относительно цел, видимо, пытки только начали, так что пара вырванных ногтей, несколько порезов и кровопотеря – не такая уж большая цена за свободу.
- Оставь, я в порядке. Лучше его перевяжи, - тихо шептал Пёс в прижавшиеся губы.
Ибики оторвался от него с трудом, хотел взглянуть в глаза, но тот уже закрыл свои, ощутимо расслабившись. Пыточник переключил внимание на первого парня, влил в него лекарства, несколько пилюль легко проскользнули в горло пришедшего в себя шиноби. Закончив с перевязкой, услышал:
- Мы закончили. Нескольким удалось уйти, стоит ли их преследовать? Нас специально задерживали, чтобы дать им фору.
- Какие шансы догнать?
- С учётом, что мы двигались без перерыва больше суток – около пятнадцати процентов.
- Тогда домой.
- Да, Морино-сама.

В госпитале Пёс надолго не задержался, его раны не были такими серьёзными, как у напарника. Действительно, пытать его начали только после того, как первый шиноби окончательно выбыл из строя. Повезло - свои пришли вовремя. Но было кое-что другое. Он закрылся от Ибики, перестал с ним общаться, не появлялся дома, поселившись в общежитии. По ночам, лёжа на одиноком футоне, Ибики не раз перебирал в памяти их последний разговор. Он не прояснял ситуацию никак - очень немногословный, прячущий глаза Пёс, казалось, еле удерживал себя рядом с пыточником.
- Объясни, в чём дело? Я имею право знать, почему ты уходишь.
Ибики старался, изо всех сил старался не сорваться, сжав кулаки в карманах, тяжёлым взглядом словно припечатал Тануки к полу. Тот, прищурившись, смотрел в окно, молчал.
- Я жду.
- Ладно, - Пёс, наконец, поднял глаза. – Я просто не могу больше жить с тобой. Что-то изменилось во мне. Я…
- Не любишь?
Тануки ощутимо вздрогнул.
- Я и не говорил никогда, что люблю... – прозвучало очень тихо, голос дрогнул, но парень продолжил, - брось, не надо в этом копаться. Я должен объяснить тебе, но не могу. Не настаивай.
- Да… Я идиот, ты прав. Это… мне трудно понять тебя.
- И не надо, Ибики-сан. Просто отпусти.
Морино долго молчал, заглядывая в отрешённое лицо, потом отошёл к окну.
- Если ты действительно хочешь именно этого…, иди.
- Спасибо.
Пёс вышел на улицу, на миг заслонив свет в проёме двери, и исчез. Ибики долго ещё стоял у окна, сдерживая себя, чтобы не кинуться следом, задержать, не отпускать…
Около недели ничего не было слышно о парне, потом же дошли слухи – на миссии Пёс ходить перестал, работал в штабе - отчёты, архивные документы, распределения миссий. Пыточник не спал ночами, думал, переживал, что же произошло такого, что его малой так изменился. Но ответов не было, Тануки вёл себя со всеми нормально, ровно… со всеми, кроме Ибики. Избегал, завидев – тут же находил множество неотложных дел, так что через пару недель Ибики сам перестал искать встреч с ним. В конце концов, если не хочет – не стоит навязываться. Друзья понимающе кивали, но молчали – по опыту знали, что в душу к Морино-сан лучше не лезть. А ему хотелось лезть на стенку долгими ночами, когда память подкидывала сцены из прошлого, слова, ощущения… Через месяц стало немного легче – боль из разряда острой переместилась в ноющую. Через полгода стало почти нормально – если и встречались на улице, в штабе или в баре – вполне возможно было спокойно выйти, свернуть, уйти без нервов. Пыточник мрачнел, замыкался в себе всё больше, практически не выходил из казематов, погрузившись в работу. Немногие друзья забеспокоились, попытались вытащить его из молчания, но потерпели неудачу – на контакт, вроде, шёл, но глаза были пустые. Сердце понемногу каменело, вскоре и на Пса мог смотреть отсутствующим взглядом, кивнув при встрече... В глубине же его души, уменьшаясь и холодея, пока ещё была жива надежда на чудо, всё же за всё это время Пёс ни с кем отношений не начинал. Это было тяжело для Ибики – вот так ждать, зависеть от поступков другого человека, но пока он был согласен играть навязанную роль. И кто знает, насколько бы его хватило.
Но однажды в его дверь постучались. Вообще-то, в течении дня это происходило много раз, но этот стал особым. Нерешительно открыв дверь, в кабинет вошёл среднего роста черноволосый человек. В руках у него была палка, которой он простукивал путь перед собой. Узнавание промелькнуло в глазах Морино, он встал навстречу посетителю, передвинул стул, показывая, где тот находится.
- Добрый день, Морино-сан, – волосы шиноби нависали на его лицо, закрывая пустые, прикрытые веками глазницы.
Ибики подождал, пока посетитель сядет, сам устроился напротив, кивнул, но тут же заговорил:
- Добрый день.
- Меня зовут Кирия Тэйджо. И я давно уже должен был прийти, чтобы поблагодарить Вас за своевременное появление. Вы спасли мне жизнь.
Он быстро встал и поклонился. Ибики встал тоже, поклонился в ответ.
- Это была честь для меня.
- Спасибо, – парень как-то незащищённо улыбнулся и сел. Ибики последовал за ним, ожидая продолжения.
- Слушаю вас.
Посетитель вздохнул, словно набираясь решимости.
- Как Вы знаете, на той миссии я потерял зрение, и поэтому нахожусь сейчас на работе внутри деревни. Я получил от своего начальства разрешение сказать Вам, что я являюсь сенсором. Это закрытая информация, так что об этом за пределами нашего подразделения не знает никто. Иначе, я бы просто не выжил… в тот раз.
- О! Значит, Вы работаете и здесь.
- Да… и мой разговор именно об этом…
Морино терпеливо ждал продолжения: по лицу шиноби периодически пробегала тень, видно было, что слова идут тяжело.
- Я, как сенсор, всегда ощущаю и запоминаю чакры людей вокруг меня. И, конечно, я запомнил и чакру тех, кто пытал меня там… - он вздрогнул, но тут же расслабился. – Их чакры я не забуду очень долго.
Человек замолчал, но Ибики всё так же сохранял внимание – чувствовал, главное впереди.
- Я иногда провожу свободное время в баре, где все наши. Да и много простого народа, вы знаете, это улица на окраине.
Ибики прекрасно знал эту улицу: там располагалось много баров, гостиниц, заведений разной степени лёгкости. И отдыхали там все подряд – и шиноби, и простые Коноховцы, и приезжие торговцы, рабочие, заказчики и сопровождающие. Непростое место.
- Продолжайте, - тихо произнёс пыточник, пододвигая к себе блокнот и ручку.
- Это была чакра одного из допрашивающих меня, я сразу узнал. Вы знаете, они наёмные шпионы, стараются раздобыть и перепродать любую информацию. Я обнаружил этого человека внезапно, давно туда не заглядывал…, сидел в углу, когда он появился, так что меня не он заметил. Потом я стал приходить каждый день, и вчера он был там снова. Думаю, они сейчас работают по Конохе.
Морино записал со слов шиноби две даты, место и время.
- Это очень ценная информация, мы должны разработать план: засада, наблюдение. Вы нам нужны, укажете на шпиона. А...?
- Я смогу указать на него. Я вижу чакру, словно у меня есть глаза – где её носитель находится, стоит или сидит.
- Ясно, простите.
- Ничего. И у себя я договорился, так что поступаю к вам в распоряжение.
- Хорошо, организуем прикрытие, маскировку. Мне нужно время, завтра начинаем, в 12.00 жду Вас здесь, – голос Ибики стал холодным и деловым, он уже начал планирование, прикидывал, кого привлечь, и только через минуту заметил, что его собеседник не двигается с места, только губы его скорбно скривились. - Что-то ещё? – осторожно спросил пыточник, невольно замирая.
- Да, - голос был хоть и тихим, но твёрдым. – Я думал, что об этом Вам уже известно…
Он упрямо вскинул голову, Ибики был уверен, что, если бы парень мог видеть, то сейчас смотрел бы ему прямо в глаза.
- Я был уверен, что Вы в курсе, потому что за столом со шпионом оба раза сидел Окада Тануки.
И мир взорвался. Сначала он встряхнул Морино Ибики бешеным ударом сердца, а потом замер в вязкой, непролазной оглушённости. Пыточник по губам прочитал такие пустые слова: «Мне очень жаль…», проводил взглядом посетителя и замер. Всё исчезло, похолодело, застыло. Сквозь туман в голове неясно начали проступать мысли, от которых хотелось завыть, или просто удавиться. Ведь это же не может быть правдой, всему есть объяснение, и этому совпадению, ошибке… Есть! Есть! Он вскочил, не в силах оставаться на месте, закружил по кабинету, сшибая стулья, смахивая бумаги со стола, не замечая ничего вокруг. Резкая боль в сердце заставила его резко остановиться, прижав руку к груди. Он согнулся, стал меньше ростом, сжался, присел. Хотелось закрыть голову руками и тихо скулить, зализывать рваную рану, забиться в угол, чтобы не видеть, не думать, не чувствовать.
Прошло больше часа, прежде чем Ибики смог подняться на ноги. Он подошёл к окну, невидящим взором уставился на плывущие по небу облака. «Я должен убедиться сам. Он не мог, он просто не мог», – стучало в висках, но сил двигаться практически не было. Наконец, встряхнувшись, Ибики вышел из кабинета и направился прямиком в штаб. Точнее в архив.
Пёс сидел за столом, уткнувшись в документы, но подкидывая фразы в общий разговор, который то и дело прерывался взрывами смеха. Морино подошёл сразу к нему, пожирая взглядом, выдавил:
- Надо поговорить.
Тануки немного испуганно взглянул ему в глаза, встал.
- Ладно, давай.
Они вышли из помещения, остановились в тени большого клёна.
- Слушаю, Морино-сан.
А у того все слова разлетелись, как листья на ветру, не мог придумать, что сказать. Не спрашивать же в лоб – а не общаешься ли ты, друг, с вражескими шпионами?... Тупо.
- Как ты? – спросил первое, что в голову пришло.
- Нормально, спасибо, - отвечал, вроде, спокойно, но проскальзывало в интонациях что-то нервное.
- Я хотел спросить, Тануки-сан… Тануки. Скажи мне… - решился, сказал, уставившись в глаза, - не передумал ещё? Может, вернёшься ко мне… или расскажешь что-нибудь?
- Что? – потрясённо выдохнул парень, - что рассказать?
- Хотя бы, почему всё же ушёл, - больше в голову ничего не пришло. Ну никак не срабатывали на Псе все его рабочие умения. Как мальчишка стоял Ибики, повторяя про себя: «Говори, говори!» Но парень только смотрел на него, хоть и нервно, но уже без опаски. «Обрадовался, что не про шпиона спрашиваю?» - кольнуло внутри.
- Мне нечего сказать Вам, Морино-сан. Забудьте, прошу!
- Уверен?
- Да! – уже со злостью.
- Время ещё есть, Тануки-кун. Но прошу тебя, не опоздай!
- Да какого! – вспылил Тануки, посмотрел зло, прищурив на солнце глаза, – прощайте, Морино-сан, мне работать надо! – развернулся и, не оглядываясь, ушёл.
Ибики смотрел ему вслед, справляясь с болью, но всё же с надеждой. Работа будет идти своим чередом, а у Тануки всегда есть шанс подойти. Может, он сам задумал для шпионов ловушку?

***
Чёрный человек подошёл к дверям каземата. Остановился, прислонившись к каменной стене, долго стоял, уставившись вниз, на тёмную землю. Небо на востоке начинало светлеть, послышались несмелые голоса птиц, но человека это не касалось, словно вода омывала по сторонам, не проникая внутрь. Он был на месте, осталось только войти и посмотреть в глаза своему личному кошмару.

***
Через полтора месяца все шансы закончились. Ибики сидел в кабинете, ждал. Около двенадцати ночи к нему постучали.
- Да, – голос его звучал глухо.
- Операция прошла успешно, - быстро и невнятно пробормотал работник, сунул на стол бумагу и тут же исчез в дверях.
Пыточник обречённо взял отчёт, всмотрелся в знакомые иероглифы, которые никак не хотели складываться в слова. Моргнул, напрягся. Слова начали оживать, тёмные, ядовитые слова, что вгрызаются в память и продолжают отравлять душу, даже если их сжечь. «Отряд АНБУ в составе пяти шиноби…», «…на расстоянии километра от восточных ворот…», «…оказали сопротивление, которое было быстро подавлено…», «…шпион был оглушён, второй убит, третий оказал сопротивление, но был схвачен…», «…шиноби Листа Окада Тануки…», «…документы, раскрывающие секреты деревни…». Отчёт выскользнул из ослабевших пальцев, пыточник резко и быстро задышал, справляясь с приступом паники. За это время он высох, почернел, ведя день за днём бои с самим собой. Любовник Тануки в нём каждый день, каждую минуту настаивал на разговоре, на том, что надо надавить, заставить признаться, заставить работать на деревню. Что, в конце концов, надо предупредить малого о том, что ему грозит, что о нём знают – пусть уходит, пусть бежит, если не хочет оставаться в деревне, с Ибики… Пусть получит свою дурацкую свободу! Но он и так может получить её. Стоит выйти за ворота и снять хитай-ате. Но он не сделал этого. Он сам выбрал свой путь, он не мальчик, он способен принимать решения, способен нести за них ответственность. Но пыточнику Конохи от этого ну ни грамм не легче. Чужой выбор давит его, прижимает к земле неизбежностью, холодной логикой обречённости.
И тогда вперёд выступает другой человек внутри него, имя его Морино Ибики, он главный пыточник Конохи, он стоит на страже её спокойствия и мира. Он не признаёт предательства и не находит для него никаких оправданий. И он решает, что за все решения надо платить, и что настоящий ниндзя должен хранить верность своей деревне и с радостью отдать жизнь за неё, если потребуется. И любовь свою тоже отдать. И ответить за предательство. Ответить. Ответить…

***
Ибики вышел из казематов через час после получения донесения и только после того, как ему доложили, что все схваченные поддаются ген-дзютцу. Он сразу осел на стуле, заметив, что всё это время был в диком напряжении. Неизвестные боги, Ками-сама, или же демоны – это как посмотреть, явили свою волю (милость?) – Ибики не пришлось вести допрос Окада Тануки.
Рассвело и он вернулся, перебрав в памяти прошлое, но всё же не готовый к встрече с ним, как и вечность – ночь назад. Он вдохнул свежий утренний воздух, словно очнувшись, огляделся по сторонам, прищурился на край выползающего из-за горизонта солнца и вошёл в двери - как в омут бросился.

***
Ибики сидел на стуле, не глядя на распростёртое на узкой койке связанное тело. Уперевшись локтями в колени, он кидал кунай в каменный пол, раз за разом вызывая искры и скрежет. Металл корёжился, оружие, взвизгивая, впивалось в цемент между камнями. Пленник зашевелился, постанывая, но, придя в себя, замолчал.
- Пить хочешь? – глаз Морино не поднимал.
- Да, - на грани слышимости.
Ибики налил воды, поднёс стакан к запёкшимся губам, придержал голову. Прикосновение обожгло его, словно Катон по нервам, но взгляд остался твёрдым. Поставив стакан, снова сел, опустив голову, прокручивая кунай на пальцах. Молчал, не имея сил, слов говорить. Начал Пёс, хрипло, сбиваясь и останавливаясь, но не торопясь.
- Я всегда знал, ЧТО для тебя на первом месте, Иби. Не я, не любовь, нет… деревня, долг...
- Честь.
- Да, честь, - ухмыльнулся парень, - но не я. Я никогда не относился так, как ты, к месту, в котором живу – мало ли на земле мест… Ты был важным для меня, но я знал, что ты отодвинешь меня в сторону, если это понадобится.
- Тануки…
- Да молчи… - он устало дёрнул головой, продолжил, - осталось сказать немного, и сделать это надо мне... Однажды я сказал тебе, что на правильной стороне. Но со временем я решил, что правильная сторона та, на которой я… Хотя, моё нынешнее положение показывает, что я ошибся.
Он надолго замолчал, улыбаясь своим мыслям, но вскоре продолжил:
- Так что, когда в доме в лесу мне начали задавать вопросы, я не нашёл в себе ничего, ради чего стоило бы молчать. И мне не было страшно – пытки, физическая боль - можно вынести, если борешься за то, во что веришь. А у меня внутри была пустота... Так что я нашёл, чем её заполнить. Помнишь – стать кем то, самим по себе…
Он повернул голову со слипшимися волосами, посмотрел на Ибики, лаская того взглядом.
- Вот теперь ты знаешь причину, по которой я ушёл. Всё изменилось, я изменился, я изменил. Как это ни странно, но в глаза тебе я смотреть не мог. Удивительно, можно было бы жить с тобой, каждый день наслаждаясь местью, что ты тоже не на первом месте у меня… Но я не мог.
Ибики поднял глаза, встретился взглядом с Псом, и они оба замерли. Словно пытаясь донести друг до друга что-то… что не получалось словами. Время застыло, перестало иметь значение, осталась только боль прощания..., прощения. Тишина, что протягивала свои щупальца к Ибики всю ночь, наконец, завершила круг. Замкнулась невидимая сфера, выдавив все звуки и краски, укутывая обнажённые нервы спасительным душным теплом. Пыточник наклонился, прикоснулся к сухим губам своими и, не оглядываясь ,вышел из камеры в свой первый день тишины.

Эпилог.

Около пяти лет спустя.
«…После применения запретных объединённых дзютцу, группе в 15 арестантов удалось бежать. На их поимку были посланы все силы тюрьмы, которые настигли их через день у хребта Хотака. После оказанного сопротивления, были применены ряд дзютцу (список прилагается), вызвавшие цепную реакцию и взрыв. В данный момент ведётся разбор завалов, на месте находятся фрагменты тел, не поддающиеся опознанию. Так же есть вероятность, что некоторым сбежавшим удалось уйти (сведения непроверенные). Посланы разведчики, но поиск затруднён грозами, обычными для этого времени года. По мере поступления данные будут предъявлены».
Человек в чёрном плаще стоял у окна, сжимая листок в сильных пальцах, глядя на потоки воды, несущиеся по улице. Молнии, вычерчивающие на небе неизвестные иероглифы, изредка освещали лицо, рассечённое шрамами. Слегка улыбающееся лицо.
Тишина распадалась на части…

@темы: Ибики, фанфикшен, ангст; драмма

---

[Амирам]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

[Амирам]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

драбблы с феста

[Умино-сан]

Название: Под небом ночной Конохи
Автор: Умино-сан
Бета:  Йолупопко
Пара/Персонажи: Какаши|Наруто, АНБУ, некто из клана Учиха (мельком)
Рейтинг: G
Жанр: экшн, джен
Размер: 562 слова
Статус: закончен
Дисклеймер: Мир "Наруто" и его герои принадлежат Кишимото Масаши
Разрешение автора на размещение: запрещено
Примечания: написано на заявку К5-2 Фест драбблов-сотников:
«Наруто 7-8 лет. Гулять по ночам, чтобы не ощущать на себе косых взглядов»


Насколько бы легче жилось, будь у него возможность постоянно поддерживать «хенге», но её не было. Так что Наруто оставалось лишь одно-ночная Коноха, в которой не было сверлящих спину взглядов; в глаза ему никто никогда не смотрел. Ясное ночное небо равнодушно смотрело на него с высоты. Сев на землю, Наруто обхватил руками колени. Холодные звезды перемигивались в ледяной пустоте. Тихо… темно… и ни единой живой души. Сзади послышались голоса, и мальчик шмыгнул за угол, плотно прижался к стене какого-то дома, стараясь слиться с темнотой. Мимо прошли пятеро странных шиноби в звериных масках. Бандан Листана на них не было, но на предплечьях красовалась алая спираль-знак их деревни, которым помечались сзади форменные жилетки каждого чунина и дзёнина. В центре кладбища Конохи такой тоже был: многократно увеличенный знак Пламени, каждый год заново подкрашенный алым. Наруто вздрогнул - почему-то странно одетые шиноби сейчас начали казаться посланниками самой Смерти. Словно услышав его мысли, один из них обернулся и Наруто, испуганно замер, едва подавив крик. Глаза шиноби в маске Тэнгу с длинным клювом светились алым. Но, к счастью, его отвлекли-мужчина в маске Пса чуть коснулся плеча «Тэнгу», что-то спрашивая. Наруто разобрал только слово «тайчо» и «доклад». «Тэнгу» резким движением отодвинулся от «Пса» и пропал из виду, остальные тоже разошлись в разные стороны.
Задумавшись о странном шиноби с алыми глазами, Наруто ушел в себя и там ему было очень нерадостно. Сразу было видно, как окружавшие «Тэнгу» товарищи держались на почтительном расстоянии, как опасливо смотрели на него. Наруто были знакомы подобные взгляды. Осторожно выглянув из-за угла - никого, мальчик повернул было к площадке Академии, но дорогу преградила уже знакомая фигура в маске Пса. Шиноби в два шага преодолел расстояние между ними и присел на корточки перед Наруто, требовательно уставившись на него. Теперь было видно, что правый глаз «Пса» тоже светится алым. Хоть глаза взрослого и были беспокойными, но они смотрели без враждебности. И тут случилось удивительное - неизвестный шиноби положил ему руку на плечо, а второй взъерошил волосы. Не отводя взгляда, он сдавленно спросил:
– Кто тебе позволил разгуливать по ночам, Наруто-кун? - в хрипловатом голосе мальчик ясно услышал строгий упрёк.
– Мне не у кого спрашивать. И мне не нужно разрешение, ясно? Когда хочу, тогда и гуляю, вы мне не указ, - понесло заведённого Наруто. Раньше никого из взрослых не заботило, где и как он проводит время, если только не хулиганил. Что всё это значит? Странный вопрос отчего-то разозлил, напрочь прогнав страх.
«Пес» молча, пережидал поток словоизлияний, а когда Наруто выдохся, колко заметил:
– Как старший по званию, очень даже указ и не только для тебя, Наруто-кун. Я АНБУ. Табель о рангах в Академии тебе уже должны были объяснить. Пошли, я знаю, где ты живёшь. И если я ещё раз увижу тебя после отбоя на улице, – тут «Пес» с хрипом выдохнул, – ты очень пожалеешь.
И, к удивлению Наруто, взял его на руки, крепко обнимая. Чему мальчик был только рад - в одной футболке он уже успел изрядно продрогнуть, а руки АНБУ были тёплыми. Вдруг «Пес» ткнул пальцем ему в шею, и сон накрыл мальчика с головой. На следующее утро, едва продрав глаза, Наруто увидел большой плакат с изображением символа Листа над кроватью. Внизу темнел отпечаток собачьей лапы и небольшой полумесяц, крест-накрест перечеркнутый алой чертой. И приписка: «Тогда я возьму тебя в ученики».
Наруто никому про это не рассказывал, чтобы незнакомый АНБУ не передумал. Ведь он будущий шиноби, а значит, должен уметь хранить секреты. И с тех пор Наруто больше не гулял по ночам.


Название: Хорошо быть Хокаге
Автор: Умино-сан
Бета:  Йолупопко
Пара/Персонажи: Наруто/Какаши
Рейтинг: PG-13
Жанр: Romance
Размер: 336 слов
Статус: закончен
Дисклеймер: Мир "Наруто" и его герои принадлежат Кишимото Масаши
Примечания: написано на заявку К5-26 Феста драбблов-сотников:
«Наруто/Какаши. Наруто - Хокаге. "А ты уверен, что не хочешь поменяться?»

Ничего не осталось, кроме горячих губ Наруто. Какаши блаженно откинулся на кровать, подставляясь ласкам наследника Желтой Молнии, которого он любил больше всех, о ком вспоминал постоянно, не считая Обито. Бешеный темперамент, унаследованный от матери, подчеркивал отвагу и непреклонность Рукудайме Скрытого Листа. Старейшины склонились перед его словом - всё или ничего! - бескомпромиссность правителя не оставляла места недомолвкам и уловкам, а бывший Корень - перед силой. Доброе сердце ничуть не мешало Наруто единовластно править в родном селении. Как-то в разговоре, бывший ученик пояснил причину, немало удивившую Какаши:

- Сенсей, так будет лучше для всех шиноби. Ведь те, кому целый день приходится бороться за жизнь на службе, принимать ответственные решения и разбираться с неотложными делами, во всех прочих сферах жизни склонны выбирать более пассивные роли. Говоря проще, быть не ведущим, а ведомым. И я, как Хокаге, должен и смогу им это дать. И никакие старпёры в мантиях мне не помеха!

И ведь смог, к вящему удовольствию кланов, придерживающихся старых традиций, так и более либеральных шиноби-сильного, бескомпромиссного, но очень чуткого к их нуждам Хокаге, поддерживали все. Более того, он показал своему сенсею, что постулат о «ведущем и ведомых» применим и для его, Какаши, сексуальных фантазий. В лексиконе Наруто не было слов «невозможно» и «запретно». Он руководствовался лишь «хорошо» и «правильно», а разве любить - это неправильно? Тем более, что ничего плохого в удовольствии бывший ученик Извращенного Отшельника и подавно не видел. Так личный консультант Хокаге обзавёлся в доме своего высокопоставленного работодателя личной комнатой. Вопреки тайным опасениям Какаши, о вопиющем нарушении приличий никто и пикнуть не посмел. Их с Хокаге по-прежнему чтили в деревне.

- Хорошо быть Хокаге,- весомо резюмировал Наруто, когда он поделился этими мыслями с любовником.
- Или Легендой Пяти Стран, Шаринганом Какаши, - насмешливо отозвался он в ответ.
- А ты уверен, что не хочешь поменяться, - не остался в долгу неугомонный джинчуурики, перевернув его на живот и оседлав бёдра.
- Пожалуй, нет. И я не только про … - все прочие слова потонули в стоне, когда Наруто вспомнил, для чего ещё может сгодиться в постели язык.

@темы: драбблы, экшн; приключения, Какаши, Наруто, фанфикшен, романс